А.Усов

www.usoff.narod.ru

usoff@narod.ru

 

 

 

К ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ КИЕВСКОЙ РУСИ.

Анализ некоторых событий

 

 

Часть 3. Борьба между Святославичами и Мономаховичами. Выводы

 

                                

1.События

 

Из сыновей Ярослава Мудрого трое умерли, не достигнув киевского стола. По этой причине их сыновья стали изгоями; к каким следствиям это повело мы  видели выше.  Изгойство было явлением,  в котором родовые отношения разрушались так сказать в силу естественного развития рода, было своего рода издержками этого развития.  Изгоям противостоял род, как нечто более или менее единое и целое. Теперь мы должны от периферии родовых отношений  перейти в их эпицентр, и взглянуть какие явления там происходили, т.е. что происходило с самим родом как таковым.

 

К моменту смерти Ярослава Мудрого,  родовые отношения уже дважды разрушались до основания и дважды восстанавливались, плюс к тому - тлеющее  противоречие  между Полоцким княжеством и остальной Русью,  между полоцкими князьями и родом Ярослава, - все это, казалось бы, должно было навести на размышления князей - наследников Ярослава Мудрого,  но не навело. Войны между их дедами и прадедами представлялись им, вероятно, далеким прошлым, не имеющим к будущему отношения; полоцкие князья сидели до времени тихо и их поэтому никто не трогал. Поэтому князья не только не попытались развязать уже существующих противоречий,  но тотчас по смерти Ярослава завязали тугой узел новых,  а именно они произвели раздел Руси. Раздел был осуществлен следующим образом:

 

    Изяслав (старший сын) - Киев, Новгород; "область Изяславова, - говорит Карамзин,-...    простиралась от Киева на юг и запад до гор Карпатских, Польши и Литвы" /219/

    Святослав - Чернигов,  Тмутаракань,  земли по Оке, страна вятичей,                    Рязань, Муром;

    Всеволод - Переяславль (южный),  земли по Волге,  Ростов, Суздаль,                   Белоозеро, Поволжье;

    Вячеслав - Смоленск ("Смоленская область заключала в себе нынешнюю губернию сего имени с некоторой частью Витебской, Псковской, Калужской и Московской" /219/).

 

Этот раздел,  очевидно,  коренным образом менял политическую систему, существовавшую  при  Ярославе Мудром.  Ярослав был государем всей Руси, его же сыновья,  сидевшие в городах были лишь проводниками его воли, по крайней мере так было в теории.  И вот теперь старший брат Изяслав, занявший место Ярослава,  получает НАРАВНЕ с другими братьями СВОЮ  часть Руси. Разделилась ли тем самым Русь на суверенные княжества? Нет, ибо в будущем родовой порядок вновь получает перевес.  Означал ли этот раздел хотя бы попытку раздела на суверенные княжества?  Нет, ибо Изяслав хотя и был слабым правителем,  однако титул  великого  князя  в  глазах  его братьев не утрачивает своего значения,  или же терпит лишь незначительный ущерб.  Стало быть,  в целом сохранялся родовой порядок? Нет, ибо в дальнейшей борьбе братья уже ясно различают свои волости от чужих, следовательно, раздел не был номинальным.  - Какой бы вопрос мы не  задали касательно  характера  сложившейся  после Ярослава Мудрого политической системы,  мы на любой из них должны ответить "нет". Но с равным успехом мы можем ответить и "да".  Дело в том, что никакой определенной политической системы не сложилось вообще;  произошедший  раздел  представляет собой политическую бессмыслицу. Неопределенность, которая ранее существовала в отношении лишь одного Полоцкого княжества,  воцарилась  теперь на всей территории Руси.  Родовой порядок сменился политическим хаосом, который и стал причиной последующих войн.

 

 

Главный узел противоречий завязался между тремя братьями Изяславе,  Всеволоде и Святославе и  их потомками.  Потомство  Изяслава с течением времени ослабло и поэтому основная борьба разгорелась между Святославичами и Всеволодовичами (или Мономаховичами; Владимир Мономах – старший сын Всеволода). Из-за чего же она началась?

      Мы упоминали выше,  что Изяслав,  во время своего княжения был дважды изгоняем из Киева:  первый раз киевлянами,  второй раз родными братьями Всеволодом и Святославом.  Что послужило причиной второго  изгнания  не ясно: Карамзин об этом не говорит почти ничего; Соловьев дает некоторые разъяснения, но и они не достаточны.  Как бы там ни было,  Изяслав  был изгнан, а  его место великого князя занял Святослав, который и сидел в Киеве до своей смерти.  После того,  как он умер в Киев вновь  явился Изяслав; он  помирился с братом Всеволодом,  однако потомкам Святослава вздумал мстить за свое изгнание: он изгнал сыновей Святослава, из городов в которых те сидели. Из этих сыновей Святослава главным действующим лицом стал Олег Святославич.  При отце он получил  Владимир-волынский  и сидел там до смерти Святослава; Изяслав изгнал его оттуда. Мало того, у него (Олега) отняли также и Чернигов, которым владел его отец и который поэтому  был его отчиной.  Таким образом, с Олегом Святославичем старшие дядья обошлись явно несправедливо, причем если Изяслав еще имел какие-то основания для мести за свое изгнание,  то Всеволод уже не имел никаких, ибо сам был одним из виновников этого изгнания.  Тем не менее, и  Всеволод,  после того, как стал после Изяслава киевским князем, не признал за Олегом Святославичем никаких прав. А помимо прав на Чернигов, Олег Святославич  обладал  еще  и правами на великое киевское княжение поскольку его отец умер будучи великим князем. Однако до Киева Олегу не могло быть дела ибо перед ним стояла ближайшая задача:  вернуть хотя бы те области,  которые принадлежали его отцу.  С этой целью он начал войну. Война эта закончилась первым съездом: на нем Мономах, с которым главным образом и воевал Олег, признал его права, и вернул Святославичам их отчину: Черн6игов и др.  города.  Борьба затихла на несколько десятилетий  (это было единственным положительным результатом любеческого съезда).

      После смерти  великого  князя Святополка (сына Изяслава - изгнанника) великое княжение должно было перейти Олегу  Святославичу,  но  киевляне послали за Мономахом (сыном Всеволода). Мономах не захотел нарушать родового порядка и не поехал, тогда в Киеве случился бунт, и Мономах помимо своей воли был вынужден занять киевский стол, дабы пресечь беспорядки.  Таким образом, права Святославичей опять были нарушены,  но  теперь уже не по вине кого-либо из князей,  а по воле киевлян. Однако это нарушение прав не повлекло за собой конфликта ибо Мономах,  а после него  и его сын Мстислав сидели в Киеве прочно,  народ и сила были на их стороне.  Но и Святославичи не забывали своих родовых прав и  лишь  выжидали время.

     И оно,  наконец,  настало.  После  смерти Мстислава вспыхнула борьба за старшинство между внуками и сыновьями  Мономаха,  иначе  говоря,  между дядьями и племянниками. Таким образом, произошел раскол в самом роде Мономаха: со стороны племянников наиболее сильным был  Изяслав  Мстиславич (внук  Мономаха), среди дядей первую роль взял на себя  Юрий Долгорукий (брат Мономаха).  Между этими князьями в основном и разгорелась борьба. Воспользовавшись этим ослаблением мономахова рода,  сыну Олега Святославича Всеволоду  Ольговичу удалось занять киевский стол.  Однако заняв его он оказался между двух огней: с одной стороны он должен был удовлетворять требования своих родственников Святославичей,  с другой вынужден был считаться и с Мономаховичами, которые несмотря на внутренние раздоры были еще достаточно сильны; к тому же с самым сильным из них Изяславом Мстиславичем Всеволода связывали и родственные узы: он был женат на сестре Изяслава,  и это еще более запутывало дело. Поэтому Всеволод вынужден был лавировать, сидя на киевском столе, что привело опять к расколу, но теперь уже в роду Святославичей.

 

После смерти Всеволода Ольговича опять начинается борьба за Киев и за старшинство между Изяславом Мстиславичем и Юрием Долгоруким;  Святославичи же действуют стихийно, беспорядочно: вначале одни из них примыкают к Изяславу,  другие - к Юрию Долгорукому, затем они вроде бы объединяются и  становятся  то  на сторону Долгорукого,  то на сторону Изяслава,  то вновь действуют разрозненно...

      Юрий Долгорукий  и  Изяслав несколько раз выгоняют друг друга из  Киева.  Наконец между ними происходит решительная битва при реке Руте: Изяслав одерживает победу. Но эта победа, в ОБЩЕМ, ничего не решила:  Изяслав через год, в 1153г. умирает и борьба за Киев разгорается вновь. В Киеве садится брат Изяслава Ростислав, но его выгоняет  один  из  Святославичей Изяслав Давидович.  Наконец является Юрий Долгорукий,  выгоняет Изяслава и в третий раз садится  в  Киеве  и опять  ненадолго:  внезапно он умирает,  в Киев возвращается Изяслав Давидович...

 

2.Общий характер борьбы

 

Читатель видит, что даже в предельно лаконичном изложении событий невозможно отделаться от ощущения хаоса и бестолковщины,  царившей в междукняжеских отношениях, в войнах князей друг с другом. Нужно даже приложить особые усилия и приемы чтобы скрыть эту бестолковщину.  Историки выходят из положения тем,  что параллельно с изложением хода войн и политических  событий  сообщают всякого рода исторический материал.  Это скрашивает картину политического бытия, но отнюдь не наполняет ее смыслом.  Как только мы попытаемся абстрагироваться от конкретной истории и вникнуть в политический СМЫСЛ событий,  то немедленно обнаруживаем,  что эти  события  не имеют никакого смысла сверх того,  что "Изяслав выгнал Юрия", либо наоборот.

      То, что субъективно  воспринимается  как  бестолковщина,  объективно есть БЕССОДЕРЖАТЕЛЬНОСТЬ междукняжеской борьбы. Только лишь субъективные качества князей сообщают ей если не смысл, то какой-то характер. Поэтому пока в ней участвуют более или менее крупные, яркие фигуры, каковыми были Мономах,  Олег Святославич,  Изяслав, Юрий Долгорукий - все это личности вообще говоря совершенно разные,  но каждый из них  по  своему замечателен,  -  борьба  сохраняет видимость какого-то единого, содержательного исторического процесса.  Названные князья  становятся  центрами, вокруг  которых объединяются враждебные силы,  все движения имеют масштабный,  так сказать общероссийский характер;  мы можем оценить  степень участия,  цели  и характер каждого князя,  вовлеченного в борьбу и т.д. одним словом, перед нами более или менее общественный исторический процесс с какими-то своими тенденциями, закономерностями и т.д. Но по мере того как более или менее крупные личности одна за другой уходят в небытие,  борьба,  хотя и не утихает,  но явно мельчает.  Общий пожар войны распадается на ряд отдельных очагов,  князья воюют уже не только за Киев,  но за Переяславль,  Владимир-волынский,  Чернигов и др. Общие связи утрачиваются, отдельные княжеские линии  обособляются,  каждая  из  них отстаивает лишь  свои собственные ближайшие цели.  На сцене появляются незначительные,  до этого забытые всеми князья и вступают в борьбу. Нам все труднее уследить за всеми ими,  но когда мы вникаем в суть дела, то со скукой обнаруживаем, что произошла лишь локализация борьбы, а ее качественные основания, сущность, остались прежними: это все та же борьба за волости и за старшинство, за старшинство и за волости...

 

3.Частные силы и их характер: Олег Святославич и род Святославичей

 

Собственно говоря, именно такой,  совершенно частный  характер  борьба имела и прежде, несмотря на свою масштабность.  Возьмем например Олега Святославича. Если взглянуть на события  так, как мы изложили их выше,  то все вроде бы ясно:  дядья отняли у Олега города, которые должны были бы перейти к нему по наследству  от  отца, отсюда и произошла война.  Однако  если ближе вглядимся в события, то все не так просто.

    Чернигов по завещанию Ярослава отошел к Святославу,  затем, когда Святослав перешел в Киев,  в Чернигов перешел, очевидно, с согласия Святослава,  его брат Всеволод (п13).  Т.е. Святослав сам видимо не считал Чернигов собственностью своей или своей семьи. Его сын "господствовал в области Владимирской", опять же, вероятно, по распоряжению Святослава в его  бытность  великим  князем.  После смерти Святослава дядья выгоняют Олега из Владимира,  но и Чернигова не дают.  Это подвигнуло Олега  "на подвиги".  После смерти Изяслава великим князем стал Всеволод, отец Мономаха,  он и отдал Чернигов Мономаху (п15), Олега же половцы, вероятно по наущению Всеволода,  "заточили за море". Затем в княжение Святополка Олег появляется под Черниговом и требует от Мономаха "сей  области  как законного  наследия:  ибо  она принадлежала некогда его родителю".(п30) Разумеется,  до нас дошли не столько сведения об этих событиях, сколько их отголоски, трудно о чем-то судить с полной уверенностью, но все же можно различить эфемерный характер этих претензий. Ведь и Мономах получил Чернигов от отца. А отцу Мономаха отдал Чернигов Святослав, отец Олега. Однако Мономах уступает и отдает Чернигов Олегу.

     На время наступило затишье, но вот сын Мономаха Изяслав "нечаянно" захватил Муром - другой город Олега.  Началась война с Олегом. Святополк и Мономах выгоняют его из Чернигова.  Олег двинулся к Мурому.  "Отец твой отнял у меня Чернигов:  неужели и в Муроме, наследственном моем достоянии,  вы лишаете меня хлеба?" - велел сказать он Изяславу.  Он выгоняет Изяслава из Мурома, а заодно захватывает еще и Суздаль с Ростовом, принадлежавшие Мономаховичам.  Но и этого ему показалось мало: он замыслил занять еще и Новгород.  В очередной битве Олега разбили противники и он бежал в Рязань. После этого состоялся съезд князей в Любиче.

 

Итак, за что же воевал Олег?  За наследство,  за права собственности? Но где это наследство и что это за права?  Вообще города Киевской  Руси за  немногим  исключением  князья получали в силу самых разных причин и обстоятельств и было бы самой большой  ошибкой  искать  в  перемещениях князей  из  города в город какую-то систему,  основанную на праве собственности или хотя бы на каком бы то ни было  ПРАВЕ.  Во  Владимире-Волынском сидели сначала изгои,  затем этот город перешел к племени Изяслава,  затем Мономаха,  затем Святослава, затем опять Мономаха и это не считая частных перемещений и дробления самой Владимиро-волынской области.  Спрашивается теперь: кому этот город принадлежал "по праву"? Можно ли здесь вообще отыскать какое-то "право"? Точно так же обстояло дело с "правами" Олега на Чернигов да и на любой другой  город.  Замечательно, что  и сам Олег не очень-то отличает "свои" города от чужих В его действиях не чувствуется центра тяжести,  тяготения к  какой-либо  области или городу как к своей собственности,  своему княжеству.  Не только он, но и вообще все князья поразительно легко,  словно по льду,  скользят по русской земле,  перемещаются туда и сюда. Для задержек нет никаких политических,  экономических и прочих причин.  Ничто не связывает их с землей. Олега выгоняют из Чернигова - он захватывает (возвращает себе) Муром, затем захватывает "чужие" Суздаль с Ростовым, покушается на Новгород  - огромное пространство,  огромные расстояния.  Как и в случае с Ростиславом, можно опять подумать, что происходит что-то великое,  по крайней мере значительное; но ничуть не бывало:  всякий князь сегодня здесь, завтра - там, но все эти перемещения происходят бесследно для народа, городов, истории, ни на чем не отражаются кроме как на личной судьбе князя. Если же какие-то следствия и возникают, то лишь стихийно...

 

Если Олега  ничто  не сдерживает в этой борьбе,  то что же им движет? Никаких "прав" у него нет, родственные связи попрали его старшие родственники,  поэтому и до них ему нет дела.  Всюду он приводит с собой половцев и РАВНОДУШНО взирает как те грабят  ЕГО  города (за что и заслужил прозвище Гориславича),  следовательно никаких "своих" городов у него так же нет, ибо свое не отдают равнодушно на разграбление.

 

  "Несправедливость дядей ожесточила в молодости  сердце  этого  князя; изгнанническая жизнь отчудила его от родины,  заставила думать только о самом себе;  потерпев несправедливость,  он  считал  справедливыми  все средства для возвращения прав своих; потерпев гонение от родственников, он уже не верил более родственной любви,  святости семейного  союза,  в поступках  братьев видел одно коварство...  он полагался только на один меч... Таков был Олег Святославич..." (С.М.Соловьев кн.19 50)

 

     Итак за  что же он борется?  За то же самое,  за что боролись и изгои: САМ ЗА СЕБЯ, за право на существование. Гораздо позже его великий князь Изяслав  Давидович,  которого родственники выгнали из Киева, воскликнул: "Не умирать же мне с голода или жить между половцами!" -  и  с  толпами варваров  бросился опустошать Русь - вот она, правда междукняжеских отношений!  Объективно не существует ничего,  никакой системы  отношений, которая обеспечивала бы князю власть, собственность, или хотя бы просто право на жизнь.  Поэтому князья ничего и не ценят:  земля,  движимое  и недвижимое,  богатства  никогда  не  являются  самоцелью.  И не только князья,  все русское общество не ценит богатства земные.  (Сол.т19.42) Почему? В силу бескорыстия, особых свойств русской души? Отнюдь. Причина не в возвышенности русского духа,  а в недоразвитости общественных отношений. Все блага земные НИЧТО для русского князя, потому что они сами по себе действительно ничего не значат,  ни от кого и ни от чего не защищают,  ничего  не гарантируют, ибо не существует общественной системы, которая обеспечивала бы эти гарантии.  Поэтому они -  богатства,  собственность - напротив,  САМИ нуждаются в защите и таковой защитой является просто СИЛА их обладателя.  СИЛА и есть главное богатство, главная ценность,  кто лично силен,  храбр,  смел,  ведет за собой такую же дружину, тот обеспечит себе и власть и собственность, тот, кто слаб - тот беззащитен  и рано или поздно все потеряет. Какой бы то ни было системы общественных отношений не существует, на ее месте мы обнаруживаем вакуум,  который заполнен единственным  правом  - ПРАВОМ СИЛЫ. Каждый князь существует,  действует как частная сила,  как отдельный атом:  он всегда сам по себе и сам  за себя,  им  ничего не движет кроме его сугубо личных,  частных интересов. Дистанция между князем и разбойником с большой дороги незначительна  и мы видели примеры,  когда князья ее легко преодолевали. Родовые связи, как и всякие общественные связи, необратимо рушатся в этой атмосфере. С другой стороны, будучи в основе своей природными, кровно родственными связями, они непрерывно и воспроизводятся, ибо социальные распри не мешают  деторождению,  возникновению  семей  и т.д.,  т.е.  родовые  отношения оказываются чрезвычайно живучими ИМЕННО при пустоте общественных отношений.  С третьей стороны, родовые отношения, не перерастающие во властные, предоставляют полную свободу как для нежной сыновьей или братской любви, так и для бесконечных распрей, т.е. полностью  раскрепощают родичей,  предоставляют им полную свободу действий в соответствии с их ЧАСТНЫМИ чувствами,  побуждениями, намерениями

и проч.  Поэтому родовые отношения не только не умеряют,  не сдерживают этой анархии, напротив, они являются как нельзя более подходящей формой для нее.

 

Мы видели, как действовали изгои, видели, как действовал Олег Святославич; но вот на сцену выходит целый род Святославичей и заявляет о своих правах,  изменяется ли на этот раз характер борьбы?  Святославичи воюют не для того, чтоб усилить свои княжества, присоединив к ним новые завоеванные города и территории,  не для того,  чтоб обогатиться.  Для чего же? "Мы  не венгры и не ляхи,  но потомки одного предка и отказаться от Киева не можем",  - говорят они Всеволодовичам. Итак, они претендуют на Киев  как  на родовую собственность в силу своего старшинства,  мнимого или действительного? иначе говоря, они воюют против попытки Мономаховичей узурпировать Киев,  за восстановление родовых отношении?  На первый взгляд все обстоит именно так. (Соловьев говорит: <60>)

     Но мы  немедленно  замечаем  непримиримый,  бескомпромиссный  характер борьбы: Святославичи желают не восстановить родовые  отношения  в  роде Ярославовом, но  раз и навсегда исключить из старшинства Мономаховичей, они готовы бросить "свои" города и перебраться западную сторону  Днепра - сторону Мономаховичей.  "Вы первые начали нас губить",  - говорят они Мономаховичам и эти слова одновременно и оправдывают, и предопределяют их собственный образ действий в отношении Мономаховичей. - Разве это похоже на попытку восстановления родового порядка?  Ни до какого рода Святославичам нет дела.  Они воюют не за ПОРЯДОК старшинства, а за свое СОБСТВЕННОЕ старшинство, которое можно и должно обеспечить не посредством какого-либо порядка, но лишь посредством СИЛЫ. Они хотят не восстановить порядок старшинства,  но узурпировать старшинство; для них старшинство - это просто средство для достижения их частных целей. Следовательно,  борьба за частные интересы - вот что мы в действительности наблюдаем.  С.М.Соловьев совершенно прав,  когда отказывается видеть  в этой борьбе какой-либо НОВЫЙ порядок вещей,  но и никакого СТАРОГО, родового порядка так же очевидно не существует.  Существует  первобытный, дообщественный порядок: КАЖДЫЙ САМ ЗА СЕБЯ.

 

4. Владимир Мономах

 

Во всей  этой  истории,  как  и в истории Киевской Руси вообще, особое место занимает Владимир Мономах.  Он несколько раз уступает  князьям  в борьбе за Киев и другие города,  он единственный, кто говорит о княжеском суде, он главный инициатор княжеского съезда, он единственный, кто желает установить  между князьями какой-то порядок,  кто в истории с Васильком не ждет ничего для себя, но требует только чтоб виновный был наказан. Иначе  говоря, он единственный из князей выступает как политик.  Какова же его политика?

     Он видит вокруг себя братоубийственные войны, сам является их участником;  в одном из сражений погиб его сын.  Будучи человеком великодушным он искренне желает тишины и порядка в Руси.  Но  с  другой стороны, он видит, что Святополк неспособен быть великим князем, поддерживать порядок среди братьев; но если великий князь не способен обеспечить  порядок,  если  никакой  другой  князь не будучи старшим не может взять на себя эту функцию,  то сама собой должна была явиться мысль,  что эту функцию должно выполнить собрание князей:  апеллировать больше было не к кому и не к чему.  Не знаем, какие надежды и планы связывал Мономах со съездом:  надеялся ли он действительно сделать съезд каким-то институтом власти или же предложил съехаться князьям только для  того,  чтоб распутать свои дела с Олегом Святославичем и распри между изгоями? Предполагаем первое, ибо мы ДОЛЖНЫ предположить, что князья предприняли хотя бы ПОПЫТКУ урегулировать свои отношения. То, что им это не удалось – это ясно,  но если предположить,  что они ДАЖЕ И НЕ ПЫТАЛИСЬ их урегулировать, то тогда и вовсе обсуждать нечего...

      Политические надежды Мономаха на съезд, если он их питал, рухнули сами собой, ибо оказались вполне безосновательными. Его двоюродные братья Святославичи,  получив свое, утихомирились и ни съезд,  ни княжеский суд были им,  похоже, не очень-то нужны. Святополк, Давид Игоревич, Ростиславичи остались врагами друг другу, им съезд был тем более не нужен. Мономах  остался в одиночестве.  Если при нем и его сыне Россия пользовалась относительным покоем,  то это результат его (и его  сына)  личных качеств и усилий,  а не какой-то "политики".  Россия уже превратилась в пороховую бочку,  вспыхнувшие противоречия были пригашены съездом  лишь на время.

     Но попытка Мономаха замечательна независимо от  ее  результата.  Если Киевская  Русь  получала  когда-либо шанс на относительно спокойное существование (для России и это достаточно много), то он связан именно с Мономахом. С.М.Соловьев считает Мономаха консерватором, проводившим охранительную политику. Это справедливо: Мономах сделал ставку на КНЯЖЕСКИЙ съезд,  т.е. даже если он и попытался выйти за рамки родовых отношений,  то он все-таки не вышел за рамки рода; да и не мог выйти, ибо никакого иного политического пространства помимо княжеского рода в России не существовало.  Но и род Рюриковичей уже вступил в фазу  неудержимого разложения. Таким образом, Мономах попытался вдохнуть жизнь в умирающее тело, восстановить то, что рушилось у него на глазах. Но было бы нелепо упрекать или подозревать Мономаха в политической близорукости. Его планы были действительно неосуществимы,  надежды - неосновательны, но что же с того?  Какие планы и надежды в России были более основательны?  Какая политика более реалистичной?  Мы уже знаем это  -  политика  Святополка Окаянного...

    Святополк Окаянный и Владимир Мономах - вот два князя, две противоположности, два ярких, великих характера, которых выдвинула Киевская Русь. Злодей и герой,  губитель и спаситель Отечества, братоубийца и братолюбец,  проклятье и надежда России. Но оба сходны в одном: оба, в отличие от прочих князей были ПОЛИТИКАМИ.  В соответствии с  противоположностью своих личных качеств они воплощали две противоположных политики: одна из них нравственно  неприемлема,  другая  - объективно  невозможна.  Поэтому вместе эти князья воплощают в себе нечто большее,  чем каждый из них по отдельности - безысходный политический тупик,  в котором пятьсот лет (до Смуты) билось российское общество.

 

 

5. Две попытки узурпации власти в Киевской Руси.

 

Рассмотрим ближе один из эпизодов описанных выше событий – то, как началась война в роде мономаховом между дядей Юрием Долгоруким и  его  племянником  Изяславом Мстиславичем.

 

  Потомки Олега  Святославича и Владимира Мономаха выросли в уже разделившейся и разделенной Руси. Правда основания произошедших разделов оставались неясными,  но по крайней мере Киев уже  несколько  десятилетий оставался  в  роду  Мономаха и Мономаховичи считали Киевскую Русь (т.е. киевское княжество) своим уделом ибо Святославичи ни разу не восставали против нарушения своих родовых прав,  следовательно, отказались от них. Кроме того и киевляне не хотели никого, кроме Мономаховичей. Таким образом,  сын  Мономаха,  великий  князь Мстислав,  мог считать Киев своей собственностью,  по крайней мере он перед смертью хотел распорядиться им как собственностью,  т.е.  передать его после себя не братьям, как того требовал семейный порядок, но старшему сыну своему Всеволоду. Но подобное  новшество означало окончательное ниспровержение родовых отношений, т.е. революционный переворот. Мстислав, как будто, не мог этого не понимать. Он,  вероятно,  мог  не  опасаться Святославичей и другой дальней родни в силу ее слабости, но могли он сбросить со счетов родных братьев,  могли  надеяться,  что  эти  не  вспомнят о своих родовых правах? Мог ли он не сознавать, что его планы относительно Киева попирают права других  братьев: Юрия Долгорукого, Вячеслава,  Андрея?  Если он сознавал это,  если видел противоречия,  которые обязательно возникнут между его братьями и его сыновьями, лишь только его планы реализуются, то он должен был что-то ДЕЛАТЬ,  для того,  чтоб их предупредить или  смягчить, словом РАЗРЕШИТЬ эти противоречия если не полностью,  то хотя бы отчасти. Словом, здесь мы видим неизбежность какой-либо ПОЛИТИКИ, со стороны Мстислава, раз уж он поставил перед собой серьезную цель и она для него явно небезразлична. Однако в действительности Мстислав не проводит никакой политики:  он не делает ровным счетом ничего ни на словах,  ни на деле, ни тайно, ни явно. Он решил узурпировать Киев и Киевскую Русь тихо,  по-семейному,  а именно:  перед смертью, он передал своих детей на руки бездетному брату Ярополку (который потом стал  великим  князем)  и взял с него клятву, что как только Ярополк займет киевский стол, он посадит в Переяславле старшего сына Мстислава, Всеволода. Дело в том, что Переяславль был самый старший после Киева город и потому тот князь, который сидел в Переяславле, автоматически перемещался в Киев, как только там умирал великий князь.  Таким образом, сыновья Мстислава опередили бы своих дядей "в очереди" на киевский стол, если бы один из них сел в Переяславле.

     Эта хитроумная "политика" заключает в  себе  некоторое  противоречие: если Мстислав  действительно  презирал родовые отношения,  то он мог бы действовать в пользу своих сыновей более определенно  и  решительно,  ибо человек был деятельный и не робкого десятка; если же он искренне уважал права своих братьев,  то как такой план мог вообще прийти ему в голову?

     Мне кажется,  что ответ на этот вопрос дает одна,  на первый взгляд малозначительная фраза у Соловьева (вероятно,  она есть  и  в  летописи): Мстислав,  говорит  Соловьев,  поручил Ярополку "позаботиться об участи детей своих". Мстиславу не было дела до государства, до родового порядка,  он не ничего не собирался ниспровергать, он пытался лишь обеспечить будущее своих детей,  т.е. его распоряжение - это распоряжение частного лица, озабоченного своими частными семейными интересами,  а не прожекты государственного деятеля.  Все ПОЛИТИЧЕСКОЕ содержание его планов  было скрыто от него самого и до политики ему не было никакого дела! И тем не менее они решали или могли решить судьбу государства,  его будущее устройство! - лишний пример того, как частные интересы в Киевской Руси непосредственно совпадали с государственными,  причем так, что первые абсолютно подавляли последние...

     Но попробуем понять умонастроение Мстислава.  До сих пор мы наблюдали, что племянников, как  правило, ожидало незавидное будущее:  одни из них становились изгоями, с другими дядья из-за всякого рода распрей обращались как с изгоями,  остальные жили милостью дядей до тех пор,  пока не поднимались на очередную ступень старшинства,  т.е. пока сами не становились дядьями.  Из всех внуков Ярослава Мудрого только Владимиру Мономаху и Святополку 2 удалось подняться на вершину родовой лестницы; дети Святослава 2  едва  отстояли  "свое" Черниговское княжество;  остальные внуки и их потомки стали изгоями.

     Теперь обратим внимание еще на  одно обстоятельство, которого ранее не касались. У Владимира Святого было 12 сыновей,  у Ярослава Мудрого - 5, у Владимира Мономаха - 7. Если теперь возьмем  среднюю  продолжительность жизни мужчины 50-60 лет,  разницу в возрасте между старшим и младшим сыном лет 20-25 и предположим,  что на момент смерти отца его старшему сыну лет 25-30,  то когда же этот старший сын займет место отца и станет, например, великим князем? Когда умрут все братья его отца,  т.е. его дядья, следовательно, с учетом предположенных выше цифр, ему придется ждать лет 20-25, т.е. он станет великим князем,  в лучшем случае, в преклонном возрасте и у него есть все шансы вообще не дожить до этого события.  Так например знаменитый Изяслав 2,  если бы не воевал с дядьями и покорно ждал своего часа, стал бы великим князем после смерти Юрия Долгорукого,  т.е.  в 60 лет и все это время, т.е. всю жизнь (!) должен был бы жить по воле дядей, "ходить под их рукой" и т.п.  Таким образом, участь "полноправного" племянника  едва ли была лучше участи изгоя:  дядья всесильны  пока живы, племянники им не указ,  права последних их мало заботят,  у  каждого  из  дядей  своя семья,  свои дети; поэтому, если племянники когда-нибудь и займут подобающее место в среде князей,  то это произойдет либо в том случае, если они отвоют себе это место,  либо если о них позаботятся их отцы в ущерб остальным родичам. Пресловутый порядок наследования от отца - к сыновьям, от старшего сына - к младшему, ОБЪЕКТИВНО лишал племянников практически всяких прав перед дядьями,  ОБЪЕКТИВНО разрывал род  на  семьи  и разжигал  вражду между этими семьями.  Эта эпопея под названием "борьба дядей с племянниками", эти битвы диадохов на русский манер, имели своим содержанием,  таким образом,  не борьбу за власть, как это было, например,  в Англии, и не борьбу за старшинство, как полагал С.М.Соловьев, и даже  не борьбу за собственность.  Каждый дядя стремился всех племянников,  кроме собственных детей,  сделать изгоями; мало того, он понимал, что  и  другими  его братьями движет то же стремление,  значит и от его собственных братьев его детям нечего ждать;  следовательно,  не  только племянников, но и братьев следует "поприжать" дабы обеспечить своим детям сколько-нибудь надежное будущее.  А вот для того,  чтобы обеспечить им будущее,  необходимо обеспечить им и положение на лестнице старшинства,  и собственность,  и власть.  То есть старшинство,  собственность, власть - все это только СРЕДСТВА для достижения главной цели – простого права на существование, права на жизнь. Князь не имел ни замка, в который всегда бы мог удалиться, ни феода, за счет которого мог бы кормиться,  ни определенных прав, которые обеспечивали бы ему общественное положение;  у него за душой не было ничего,  кроме его княжеского титула, сам по себе он был абсолютно зависим и от старших родственников,  и  от дружины, и от населения. Следовательно, его личное существование зависело и от места на родовой лестнице,  и от взаимоотношений с  дружиной  и населением.  Умел  он наладить эти отношения и занять место среди родственников и тогда он получал все;  не умел - все терял, и оставалось ему тогда либо подаваться в разбойники или странствующие рыцари,  либо жить милостью старших родственников.  Итак, личное существование князя – вот что было всегда под вопросом, вот за что он прежде всего должен был бороться.

      Вот эта простая правда и объясняет нам поведение Мстислава,  его равнодушие к "политике". Он понимал, что его детям предстоит борьба с хищными родственниками, что за них некому заботиться кроме как ему самому, -  это он и пытается делать.

     Но все же остается вопрос: если Мстислав видел, что родовые отношения ничего  не значат,  ничего никому не гарантируют,  что все решает право силы,  что свои частные интересы он может отстоять только прибегнув силе, то почему же он так не поступил? Почему силой не водворил тот порядок наследования великого княжения, который соответствовал бы интересам его  сыновей?  Потому что ему была свойственна черта, которая была свойственна и его отцу Владимиру Мономаху,  а потом и его сыну Изяславу: он был великодушным  воином,  мог  победить врага в бою,  но не имел силы восстать против существующего порядка, сколь бы плох он ни был. Но если отец его был все-таки политиком, пусть безнадежным идеалистом и консерватором,  но политиком,  то Мстислав даже и политиком не был,  т.е.  не имел, по-видимому, за душой никаких общих принципов, сколько-нибудь широкого взгляда на вещи.  (Об этом можно судить из других его поступков, на  которых  сейчас не останавливаемся.) Поэтому всю жизнь, прожив бесстрашным рыцарем, он под конец жизни оказался в роли жалкой, почти нелепой: он не решился при жизни отстаивать интересы своих сыновей, ибо для этого надо было открыто покуситься на права братьев:  например, если бы он вздумал посадить сына Всеволода в Переяславле сам,  своей рукой,  то для этого ему понадобилось бы прежде выгнать из Переяславля брата  Ярополка. На это Мстислав не решился: он не был узурпатором, хищником вроде Олега Святославича.  С другой стороны он не мог оставаться равнодушным к судьбе своих детей ясно понимая,  что кроме него о них некому позаботиться. Поэтому он решил так сказать, слегка потеснить братьев, не нарушая явно их прав: ничего не имея против родовой очередности вообще, он захотел чтоб дети его "попали",  на киевский стол "вне очереди", как бы с черного хода. - Это-то и стало причиной войны. Таким образом, своей "заботой" Мстислав обеспечил своим детям как раз то,  чего хотел избежать.

 

Так действовал Мстислав Владимирович.  Вполне вероятно, что мы по недостатку сведений грубо ошибаемся в своих оценках его политики,  но  вот является другой великий князь,  из рода Святославичей,  Всеволод Ольгович.  Он завладел Киевом благодаря распрям  между  Мономаховичами,  но поставил перед собой цель ту же самую,  что и Мстислав Владимирович: он решил узурпировать Киев в пользу своего рода. Его образ действий бросает дополнительный свет на вопрос.

 

  "...В 1144  году (Всеволод Ольгович) сделал предсмертный ряд с братиею;...  (Святославичи) и Изяслав Мстиславич были позваны для того в Киев.  В присутствии последнего Всеволод объявил, что поступок Мономаха и сына его Мстислава, которые, не обращая внимания на род Святослава, отдали  Киев один сыну своему,  а другой брату,  что этот поступок дает и ему также право передать старшинство родному брату Игорю мимо Мономаховичей. В. князь требовал клятвы со всех присутствующих в признании Игоря Ольговича на столе киевском; Изяслав Мстиславич после долгого упорства принужден также целовать крест по неволе." Соловьев: (т19.69)

 

Таким образом, Всеволод Ольгович ссылается на распоряжения Мономаха и Мстислава, как на прецедент и присваивает себе право распоряжаться Киевом. Все здесь очень странно, чтобы не сказать нелепо. Если Мономаховичи когда-то нарушили права Святославичей,  то разве отсюда следует, что они должны смириться,  если в свою очередь Святославичи нарушат их, Мономаховичей,  права?  Разве нарушение является прецедентом, могущим оправдать другое нарушение?  Если Мономаховичи разрушили родовой порядок, то Всеволод Ольгович тем самым получал моральное право разрушать его  и далее,  но что за нелепость требовать при этом с Мономаховичей клятву в том, чтоб они не препятствовали этим его намерениям? Чего стоила клятва Изяслава,  которой он отказывался от прав своего рода и своих собственных и вдобавок вырванная чуть ли не силой?  На  что  надеялся  Всеволод Ольгович, когда строил свою политику на столь гнилых основаниях? Между прочим он берет клятву не только с Изяслава, но и с собственной родни, с дружины,  с киевлян.  Это обстоятельство разом высвечивает нам все тогдашнее общество и дает ответ на вопрос.

 

Власть великого  князя  в  Киевской  Руси не была похожа на власть ни римского магистрата,  ни восточного деспота, ни средневекового феодала, ни  греческого архонта.  Перед тем,  как пойти на битву с врагом своим, князь на вече упрашивает граждан того или иного города оказать ему  помощь.  Те ему могут помочь, а могут и отказать, сказав: "Мирись, князь: мы нейдем";  или:  против этого - нейдем,  а против того - пойдем.  Как дружина,  так и подданные любят князя за его личные доблести, "но верны ему тогда только, когда он силен, когда на его стороне счастье: "Ты наш князь, коли силен будеши!". (Сол.т19.72.74.76.78.80)

    Князь не имеет власти над гражданами, вернее эта власть всегда зависит от посторонних факторов (личности князя,  внешних условий,  возможностей,  которыми он располагает и т.д. и т.п.), а значит, не существует как политическое явление,  как ГОСУДАРСТВЕННАЯ власть. Как князь, так и граждане обладают политическим суверенитетом, свободны друг относительно друга, отсюда и характер их отношений: граждане клянутся князю или берут с него клятву, рядятся с ним, гонят или призывают его, поддерживают или отказывают в поддержке и т.д. Но нигде не видим государственных отношений.  Князь был так сказать государством без граждан,  а горожане - гражданами без государства.

   Но помимо князей и горожан существовала еще и третья сила, и эта  сила была столь же суверенна, как и первые две - это дружина, бояре. Они были свободны от князя и имели право переходить от одного князя к другому по своему усмотрению. Но было бы ошибкой полагать, что дружину с князем связывало что-то вроде договора, как это было в феодальной Европе. Ведь договор, во-первых,  существует лишь в рамках какой-то объективной системы прав и обязанностей, во-вторых, оставляя стороны свободными, суверенными силами,  договор,  все-таки, в том или ином отношении связывает их,  накладывает определенные ограничения,  обязательства и т.п.  Здесь же, в отношениях князя и дружины не видим ни того, ни другого. Ни князь не дружина не имеют друг пред другом никаких  ДОЛГОВРЕМЕННЫХ,  УСТОЙЧИВЫХ,  ОПРЕДЕЛЕННЫХ  обязательств.  Князь  и  дружина  могут  клясться в чем-нибудь друг другу, но между ними не существует никакой СИСТЕМЫ прав и обязанностей. Отношения между ними напоминают отношения между атаманом и шайкой казаков,  с той,  однако,  принципиальной разницей, что атаман выходил из среды казаков,  был плоть от плоти ее,  в то время как князь никогда не сливался с дружиной.  С другой стороны (парадокс!) они абсолютно несвободны друг от друга: князь должен делить с дружиной не только свое имущество, но и планы, замыслы, думы и проч.

     Как это объяснить?  Так: отношения между людьми, т.е. в данном случае между князем и дружинниками,  складываются НЕПОСРЕДСТВЕННО.  Каждый из них не связан НИЧЕМ,  никакой собственностью.  Он, впрочем, имеет собственность,  т.е. какие-то вещи, которыми распоряжается по своему произволу,  но он не связан собственническими отношениями; даже если последние и существуют, они для него не главное, не определяют его поведения, его отношения с другими людьми. Дружинник может быть собственником, т.е. может обладать каким-то вещами,  может иметь и права собственности: какую-нибудь бумагу  (купчую,  завещание  и т.п.) которая наделяла бы его правами,  но все эти обстоятельства, вещи, права и т.д. не затрагивают, не выражают, не предопределяют сущности его бытия. Поэтому дружиннику с князем по большому счету НЕ О ЧЕМ договариваться.  Он служит ни за землю,  ни за деньги,  ни за идею.  Он служит, потому что в этом его образ жизни.  Он не желает быть смердом и пахать землю, ему не дано быть князем,  но у него есть сила, в которой нуждается князь и за которую готов кормить его.  Его бытие не связано материально отношением собственности.  Ему всегда нечего терять, даже если он богат, ибо его сила и удаль всегда способны обеспечить ему еще большее богатство.  Поэтому князю нечем  и  привязать его к себе.  С князем его связывают военное братство, жажда добычи,  совместные пиры,  личная преданность, все что угодно, но не какие-то формально определенные права и обязанности.  Дружинник весь в воле князя, но в любой момент может по своему произволу оставить князя.  Его  отношения  с князем могут быть абсолютно прочными и абсолютно зыбкими,  но никогда - ясно и твердо определенными. Бытие дружины, как и князя сосредоточено в настоящем.  Их интересы мгновенны, сиюминутны, их не интересует прошлое и будущее,  потому им и не нужна никакая система, никакой  общественный  порядок,  который бы обеспечивал преемственность времен, опирался бы на прошлое, регулировал настоящее, гарантировал будущее.  Их отношения пребывали на стадии дообщественной неопределенности, бесформенности.

    Еще более сомнительной была связь между  дружиной  и  гражданами.  По происхождению и по сути дружина - это прослойка, оторвавшаяся от земли, от родной среды и повисшая между князем и гражданами,  но не в качестве посредствующего  или  передаточного  звена (такую функцию она выполняла лишь спорадически), но в качестве еще одной суверенной силы. О  политическом  отношении дружины к гражданам мы постоянно слышим только одно: дружина, являясь в город вместе с князем, притесняет и грабит жителей - на этой почве происходят всевозможные конфликты.

    Таким образом, общество в целом представляет собой агрегат  суверенных политических элементов,  каждый из которых, в свою очередь, не был единым целым, но сам распадался на ряд более мелких, но столь же суверенных образований - политических атомов. С другой стороны, из этих атомов составлялись три общественных силы:  князь, дружина, народ. Но эти силы по-прежнему оставались суверенными. Система анархии не разрушалась дифференциацией общества на указанные силы,  она лишь выливалась в  более укрупненные масштабы:  общество прогрессировало, но этот прогресс носил количественный характер. В самом начале мы говорили об анархизме славян в догосударственный период их существования, затем мы говорили об анархизме межкняжеских отношений;  теперь,  когда общество распалось на три относительно устойчивых образования,  мы и между ними наблюдаем  те  же самые анархические отношения. Общественные отношения воспроизводятся на всех "этажах" общества и везде - в одном и том же качестве.

 

Отсюда нам становится понятным поведение Всеволода Ольговича.  Он не мог издать указ, не мог заставить выполнить этот указ, не мог заставить подчиняться  себе  иначе  как с добровольного согласия подчиняющегося и лишь до тех пор, пока существует это добровольное согласие. Поэтому ему ничего  и не остается,  кроме как собрать все заинтересованные стороны и со всех взять клятву в том, что они подчиняются его решению. Что с того, что это было иногда нелепо, если ТОЛЬКО  это было возможно?

     Эти клятвы только поначалу  могли  еще  кого-то в чем-то сдерживать,  но не долго. Частные интересы скоро разошлись настолько, что стали взаимоисключающими.  Клятва стала фарсом. Неоднократно видими на протяжении истории Киевской Руси как собираются заклятые  враги,  "целуют  крест",  клянутся друг другу в том-то и том-то,  а на другой день нарушают клятву. Проходят века,  клятвы  становятся все более страшными,  появляются какие-то "проклятые" грамоты;  это значит:  князья изо всех сил пытаются придать значение клятве,  заставить  друг  друга  под страхом потусторонних кар соблюдать эти клятвы,  но ничего не помогает:  клятвы все так же  легко даются  и  легко  нарушаются.  Это значит и другое:  с течением времени борьба обостряется, ожесточается, но по-прежнему остается борьбой анархических сил,  не связанных ни властью,  ни политической системой,  ни нравственными нормами, ни даже страхом перед загробными муками.

    Случай с Всеволодом Ольговичем как раз лишний тому пример. Сразу после его смерти Изяслав забыл свою клятву;  Игорю, в пользу которого хлопотал Всеволод Ольгович,  киевляне изменили,  а затем взбунтовались  и  убили его;  наконец предали Игоря и дружина,  и родные братья, за исключением одного, который, в свою очередь, за свою братскую верность сам чуть было не поплатился головой...

 

Итак, видим,  что  Мстислав  и Всеволод Ольгович поставив перед собой одну и ту же цель узурпации власти  в  Киеве,  действовали  совершенно различным образом:  один  не  столько действует,  сколько потихоньку от всех сговаривается с братом своим относительно будущего Киева  и  своих сыновей;  другой открыто декларирует свою волю; один тайными, домашними средствами идет к своей цели, другой пускает в ход весь арсенал доступных ему  политических средств (берет клятвы с родственников и горожан). Короче говоря:  один действует как частное лицо,  другой пытается действовать как политик.  При этом оба преследуют свои частные цели.  И результат в обоих случаях один и тот же:  попытка не удалась ни тому,  ни другому. Тот и другой своими хлопотами лишь усугубили положение тех, за кого хлопотали. Если согласимся, что в этом прослеживается какая-то историческая тенденция, то она может состоять только в одном. Обе попытки не удались,  потому что за ними не стояло ничего кроме  субъективной воли их авторов,  которой не на что было опереться.  Следовательно, либо воля обоих была чужда обществу,  либо никакого общества как такового не существовало вовсе.

    Справедливо и то,  и другое. Самодержавные замашки князей чужды киевлянам.  Не хотим переходить к Святославичам, словно по наследству - говорят они.  Иначе говоря, они не хотят лишиться своего суверенитета. Но сами  же  киевляне не знают, что делать со своим суверенитетом:  изменив одному князю,  они немедленно вручают свой суверенитет другому.  Они не мыслят себя без князей,  не понимают, как могут обходиться без них. Они упрямо цепляются за свой суверенитет,  но он постоянно выпадает у них из рук. Они не владеют собой.  Есть территория,  есть народ,  говорящий на одном языке,  исповедующий одну религию,  но  общества  в  политическом смысле нет.  Поэтому даже если представить себе какие-то цели, в которых общество было бы объективно заинтересовано,  то и эти цели наверняка не нашли бы в обществе никакого отклика, непременно обрели бы вид частного произвола,  чего-то незаконного.  Общество слепо и глухо по отношению к самому себе.  Поэтому, хотя киевляне не хотят переходить по наследству, пройдет время, и они БУДУТ переходить по наследству.

 

 

6.Частные силы и их характер: Мономаховичи, горожане

 

Но вернемся назад. Итак, Мстислав завещал Киев своим сыновьям. Дальше события развивались подобно снежному кому, - стремительно и беспорядочно.

    Ярополк, вступив на киевский стол, перевел, как клялся Мстиславу, его сына Всеволода в Переяславль.  (До Переяславля Всеволод сидел в Новгороде.) Дядья Андрей и Юрий Долгорукий немедленно разгадали смысл этого маневра:  "Се Ярополк, брат наю, по смерти своеи хощет дати Кыев Всеволоду,  братану своему", - сказали они и "спешили предупредить племянника". (Сол19.61) Утром Всеволод въехал в Переяславль, а до обеда еще был выгнан оттуда Юрием Долгоруким.  Однако Ярополк выгнал Юрия и отдал Переяславль другому сыну Мстислава,  Изяславу,  который до этого княжил в Полоцке. (В Полоцк на место Изяслава перешел его брат Святополк). Почему же Ярополк не вернул в Переяславль Всеволода?  Вероятно потому, объясняет Соловьев, что Всеволод, вернувшись в Новгород, не захотел в другой раз менять верный удел на неверный,  да и Ярополк не хотел  раздражать беспокойных новгородцев.

    Но появление Изяслава в Переяславле не могло успокоить  дядей.  Кроме того, полочане выгнали Святополка из Полоцка, и нашли себе другого князя (одного из потомков знаменитого изгоя Всеслава).  Поэтому Ярополк перевел храброго Изяслава из Переяславля обратно в Минск (все, что осталось у Мономаховичей от Полоцкого княжества),  а в Переяславль перевел старшего брата своего Вячеслава, удел которого, Туров, передал Изяславу-же. Таким образом, племянники ушли из Переяславля,  права дядей были восстановлены,  и казалось,  теперь-то наступит спокойствие. Однако не тут-то было.  Дядя Вячеслав побоялся сидеть в  Переяславле  вблизи  враждебных Святославичей  и  сбежал  из этого города в свое прежнее туровское княжество, выгнав оттуда Изяслава. Тогда Ярополк хотел было отдать Переяславль  Юрию  Долгорукому,  взамен получить от него часть принадлежавшей ему ростовской земли,  а эту  последнюю  передать  изгнанному  отовсюду Изяславу.  Однако было уже поздно:  Изяслав взялся за оружие, решившись сам постоять за себя. Так началась война.

     Итак, если в случае с Святославичами мы видели явно агрессивные действия и намерения последних,  то в случае с Мономаховичами - ничего  подобного. Мстислав не хотел ущемлять ничьих прав, он хотел лишь несколько потеснить родичей в заботе о своих детях, однако на деле по отношению к своим родственникам он оказался узурпатором, тем более неприглядным, поскольку попытался действовать после своей смерти, чужими руками, и достичь цели не прямо,  а задним числом. Ярополк вообще не имел никаких корыстных интересов,  он лишь выполнял волю покойного брата и  хотел угодить и дядьям,  и племянникам,  однако его попытки угодить и тем, и другим не умерили,  а разожгли борьбу. Изяслав ни в чем ни перед кем не был виноват,  но  его  выгнали оттуда и отсюда и потому он вынужден был взяться за оружие.  Правда, характер Юрия  Долгорукого  историки  рисуют темными красками,  но ни умом, ни воинственностью он явно не отличался, тем не менее, стал одним из главных инициаторов войны  и  ее  действующих лиц. Картину "гармонично" дополняет поведение новгородцев и киевлян.

    Когда Всеволод,  княживший в Новгороде, перешел в Переяславль, а затем вновь вернулся в Новгород, он застал там распрю: новгородцам не понравилось,  что он бросил Новгород ради какого-то Переяславля. Он должен был оставить  Новгород, но потом новгородцы одумались и вновь призвали его, однако власть его была значительно  урезана.  Потом  явился  Изяслав  и предложил  Всеволоду и новгородцам идти воевать дядю своего Юрия Долгорукого.  На вече встала распря: одни были за войну,  другие -  против; нескольких мужей новгородских граждане утопили в Волхове. В конце концов войско двинулось, но по дороге противники войны подняли голос и пересилили -  войско  вернулось  обратно.  Но в городе опять собралось вече и опять решило - воевать;  войско двинулось вновь и потерпело от суздальцев поражение. Затем новгородцы вновь выгнали Всеволода - тот с одним из братьев ушел во Псков,  который считался пригородом (т.е. зависимым от) Новгорода.  В результате Псков отделился от Новгорода, и началась распря уже между этими городами.  Потом новгородцы попытались выступить  между князьями в качестве миротворцев, но получилось наоборот: князья с переменным успехом переманивали их каждый - на свою сторону.  В  результате, изгоняя и призывая в князья кого-нибудь то из Мономаховичей, то из Святославичей, новгородцы тем еще больше запутывали отношения между князьями, служили еще одним катализатором войны (и при этом, замечает Карамзин, "хвалились своей мудрой политикой").

    По существу так же действуют и киевляне: они становятся на сторону то одного князя,  то другого и сколь бы Карамзин и  Соловьев  не  пытались объяснить и мотивировать их действия,  им это мало удается, вся мотивация,  как правило, сводится к "... Вячеслав сидить ти в Киеве; а мы его не хочем", или "...нам с Юрием не ужиться... Юрья не хотим", "...Ольговичей не хотим" и т.п.(Сол.19.71,75,78,70)

    Таким образом, перед нами общество, которое не знает ни прочного мира,  ни войны.  Всякое его состояние обусловлено и является  следствием СЛУЧАЙНОЙ комбинации анархических сил и потому вечно пребывает в состоянии неустойчивого равновесия.  Чье-нибудь частное  решение,  случайный шаг тотчас же опрокидывает всю систему,  все силы приходят в спонтанное хаотическое движение, которое завершается результатами столь же или еще более ничтожными, чем причины его вызвавшие.

 

    Итак, каковы  закономерности рассмотренных выше социальных процессов? Первая и самая главная закономерность: как только род перерастает рамки отдельной семьи,  как только появляются изгои,  дядья и племянники, так непременно начинаются усобицы.  Иначе можно сказать так:  по мере того, как достаточно сильные родственные чувства и связи между  родителями  и детьми вытесняются более слабыми связями и чувствами между братьями,  и еще более слабыми - между дядьями и племянниками, слабеет род Рюриковичей в целом,  рассыпается общество,  начинается дробление Руси и войны. При этом, каждый князь и каждая отдельная семья воюет сама за себя; но, в свою очередь, и каждую отдельную семью постигает участь рода: начинаются распри среди ее членов и каждый из них опять воюет лишь сам за себя. Род неудержимо распадается, при чем без видимых внешних причин, так сказать,  под собственной тяжестью.  Проходят века,  но остов княжеской власти  не  обрастает здоровой плотью общественных отношений,  князья и Киевская Русь захлебываются в анархизме,  пустоте,  беспринципности общественного бытия. Но это только одна сторона дела, чтобы понять другую сторону разберем несколько эпизодов борьбы Изяслава с Юрием Долгоруким.

 

На момент начала борьбы на родовой лестнице среди Мономаховичей старше всех был дядя Изяслава, Ярополк, затем другие дядья: Вячеслав и Юрий Долгорукий.  Но и среди своих братьев Изяслав не был страшим. Таким образом поначалу Изяслав не мог претендовать на старшинство,  не мог даже надеяться завоевать его силой,  ибо подобная попытка сразу же столкнула бы его едва ли не с всей родней.  Но дядья, безо всякой вины с его стороны,  выгнали его из нескольких городов, ему грозила участь изгоя и он решил постоять за себя, не строя никаких далекоидущих планов.

    Но время шло и вот дело обернулось так, что реальными претендентами на Киев оказались трое - Изяслав и его дядья:  Вячеслав и Юрий Долгорукий. Старшим  среди них был Вячеслав,  но по характеру своему он не способен был отстаивать свои права,  поэтому реальная борьба  за  Киев  началась между Изяславом и Юрием.  При этом оба оказались в фальшивом положении, ибо ни тот,  ни другой не могли претендовать на Киев по праву старшинства. Изяслава это, кажется не очень-то смущало: "Не место идет к голове, а голова - к месту", т.е. более ничего не жду от родни, свое возьму сам, потому что имею силу взять, - так сказал Изяслав, и этот откровенный эгоцентризм был тогда еще новым словом в  межкняжеских  отношениях. Изяславу нечего было думать о правах старшинства, ибо по своему положению на родовой лестнице он был обречен на бесправие,  поэтому ему и  не оставалось ничего,  кроме  как вооруженной рукой отстаивать собственные интересы; приведенные выше его слова говорят, что он прекрасно сознавал свое положение и безо всякого лицемерия его констатировал.

    Юрий Долгорукий был в более выгодном положении, во-первых, потому что был старше Изяслава, во-вторых, легко мог представить дело так, что воюет не за себя лично,  а за родовой порядок, за права дядей, на которые покушается Изяслав. "Правота" Юрия Долгорукого перед Изяславом, видимо, была очевидна для всего общества - и для князей, и для киевлян. Во всяком случае Изяслав должен был отступить от права сильного и  сказать  в разговоре с одним князем:  "Старше нас всех Юрий, но он не умеет с нами жить." В этих словах чувствуется и нежелание считаться с родовым порядком и признание того, что не считаться невозможно. Изяслав был вынужден отступить и  еще дальше,  а именно,  чтобы соблюсти видимость приличий, т.е. формально восстановить родовой порядок, он пригласил дядю Вячеслава на киевский стол,  сделал его номинально великим князем, а всем дела взял в свои руки.

    Юрий Долгорукий оказался в затруднении:  ведь он больше  уже  не  мог изображать из себя защитника родового порядка. Но Юрий, как и следовало ожидать, не смутился и не дал себя обмануть, он прекрасно понимал кто в Киеве хозяин и потребовал от Вячеслава невозможного: чтобы тот выдворил из Киева Изяслава.  Вячеслав в ответ пишет Юрию плаксивое письмо, в котором перечисляет обиды, понесенные им и от Юрия, и от Изяслава, в конце напоминает Юрию о своем старшинстве (я был уже брадат,  когда ты родился,  говорит он ему) и требует покорности,  т.е. в свою очередь, так же требует невозможного. Нечего и говорить, что этот обмен невозможными требованиями ни к чему не привел, война продолжалась...

 

Замечательное это зрелище:  самый старший князь, который только и мог по праву претендовать на Киев, ни на что не способен. Другие участники борьбы отстаивают свои личные интересы, Изяслав - открыто, Юрий - лукаво прикрываясь родовым порядком.  И тем не менее родовой порядок побеждает:  в Киеве оказывается не Изяслав,  и не Юрий,  но именно Вячеслав; побеждает,  разумеется, только формально, но это тем более удивительно, ибо на чем же держится эта формальность? Все участники борьбы прекрасно сознают всю ложь и фальшь родовых отношений,  но тем не менее все цепляются за нее;  она фактически никому не нужна,  ибо  каждый  давно  уже преследует лишь свои частные цели,  но все на нее ссылаются. А Изяслав, самый сильный из князей, в свое время открыто бросивший вызов дядьям, - именно  он  вынужден был открыто признать старшинство одного из дядей и покориться ему.

    Что вынуждало  князей действовать столь странным,  головоломным образом?  Если они решились отстаивать свои частные интересы,  то для  чего понадобилось  облекать  их в форму родовых прав,  тем более в то время, когда этой формой уже никого нельзя было обмануть? Что мешало им отстаивать свои частные интересы единственно на том основании,  что это – их кровные интересы,  которыми они не могут и не хотят  пренебречь?

      Мешало главное  -  "частные интересы" князей были весьма специфического свойства.  Их главным "интересом" было обеспечение личного существования,  в конечном итоге - права на жизнь, но это совсем не тоже самое, что ЧАСТНОСОБСТВЕННИЧЕСКИЕ интересы. Частнособственнические отношения - общественный институт,  они возможны только в рамках общества, следовательно, утверждение указанных отношений есть созидание общества,  а  борьба  за них  имеет продуктивный и конструктивный по отношению к обществу характер. Борьба за жизнь есть животная, антиобщественная, т.е. разрушительная по  отношению  ко всякому обществу борьба.  В первом случае частные интересы вводятся в определенные общественные рамки,  во втором  -  они разрушают всякие рамки; в первом - долговременная тенденция, перспектива побеждает сиюминутные страсти и порывы,  во втором - мгновенное состояние индивидов подавляет и делает невозможным устойчивую долговременную тенденцию,  и таковой оказывается движение в хаос;  в первом случае разум одерживает верх над чувствами, во втором - чувства над разумом; в первом созидание - над потреблением,  во втором - потребление - над созиданием и т.д. Вот почему князья воюют за города, за движимое и недвижимое, за "хлеб", за "рухлядь", за старшинство, за что угодно, но только  не за ПРАВО,  не за принцип собственности.  Им нужна была собственность,  но не право собственности, их интересовали вещи, а не принципы, ЛИЧНЫЕ ПОТРЕБНОСТИ, а не общественные нужды. Права собственности презирались и попирались решительно всеми князьями, и обидчиками и обиженными.

    Но дело конечно не в том, что князьям "не хватало ума" возвыситься до принципов.  Дело в том, что они объективно НЕ БЫЛИ частными собственниками.

   После Ярослава Мудрого Россия уже была поделена, правда еще в первом, так сказать, приближении, на уделы. Уделы формировались и определялись, казалось бы в этой обстановке тенденция должна  была  бы  победить  уже достаточно легко,  т.е. должен был произойти окончательный раздел Руси, но этого не произошло.  Почему?  Каждый дееспособный князь, т.е. такой, который  объективно и субъективно мог играть политическую роль,  рассматривал в качестве удела лишь свою область,  но не рассматривал в  качестве уделов отчасти - области других князей,  но главное – собственно Киевскую Русь, т.е. Киев и ряд подвластных ему городов. Наряду с уделами Киев и часть Киевской Руси продолжала существовать как родовое  достояние,  на которое  все князья "имели право".  Деятельность князя была направлена не столько внутрь собственного удела, сколько вне его. Поэтому как только власть великого князя ослабевала,  все приходило в движение,  каждый стремился ее захватить и таким образом усилить собственное материальное и политическое значение. Всегда находились князья, готовые к переделу уделов, и готовые воспользоваться всяким предлогом для этого передела. Князья всячески противились закреплению киевского княжения за отдельной семьей, т.е. окончательному разделу Руси. Святославичи противятся закреплению Киева за Мономаховичами;  в среде самих Мономаховичей Юрий Долгорукий всячески противится закреплению за семьей брата  своего Мстислава;  один из Святославичей, Всеволод Ольгович попытался было, по примеру Мономаховичей, оставить Киев за своим родом, но ему в свою очередь помешали Мономаховичи,  мало того - помешали и собственные братья, а так же киевляне.  После первого съезда князей Русь была  поделена  на уделы,  по  крайней мере на два крупных удела (если не считать владений изгоев):  Святославичей и Мономаховичей. На протяжении всей дальнейшей истории видим,  что это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО уделы: когда Мономаховичам случается захватить несколько городов Святославичей,  то  последние  требуют возвращения этих городов как своей собственности.  Но вот в 1210г. Всеволод Чермный (Святославич) сел в Киеве - "уделе" Мономаховичей,  а Рюрик  Ростиславич  (Мономахович) -  в  Чернигове - "уделе" Святославичей! (С.М.Соловьев 571) Князья обменялись уделами как перчатками! Или другой пример: Святославичи бросают свои уделы и уходят завоевывать Юго-западную Русь...  Киевская Русь уже неуклонно стремилась к своему закату, ее история  уже  завершалась,  а князья так и не осели в своих уделах,  не стали их хозяевами,  не стали СОБСТВЕННИКАМИ и по примеру предка своего Святослава 1, готовы были оставить "свои" уделы по первому поводу.

 ... Поэтому князь мог действовать как угодно:  как разбойник или как герой-богатырь,  но только не как собственник, ибо как раз в последнем случае он рано или поздно,  но неминуемо бы утратил всю  свою  собственность, само право на существование. В обществе богатырей и разбойников собственник обречен на жалкую участь…

    И вот тут-то мы и начинаем понимать чем была обусловлена живучесть родового порядка среди князей. Принцип родового наследования есть прекрасный повод, предлог и инструмент для подобного,  т.е.  богатырского  либо  разбойнического,  образа действий.  Родовой  порядок давал каждому князю неопределенные права на все, и в то же время не обременял никакими определенными обязанностями, не вводил его в отношение подчиненности,  не создавал атмосферу власти, оставлял каждого князя при его суверенитете,  при его личных качествах и намерениях. Родовой порядок и есть та система анархии, которая выражала и поддерживала и образ жизни князей, и их миропонимание, мироощущение.

    Поэтому родовой  принцип непрерывно разрушался - это было непреодолимой тенденцией,  но этот же принцип непрерывно и воспроизводился, восстанавливался, -  и это так же было НЕПРЕОДОЛИМОЙ тенденцией.  Русь неудержимо становилась удельной,  но князья и общество упрямо  сопротивлялись  этому  процессу.  Русь делилась не по причине каких-то высших или глубинных процессов,  но просто потому что князей было  МНОГО.  Но  при этом  каждый  князь стремился сохранить по отношению к себе то,  что он разрушал по отношению к другим.  "Это мое, а то - мое же" - вот главный правовой  принцип  родовых отношений,  вот девиз того времени,  вот что каждый князь поднимал на знамя и неутомимо отстаивал.  Таким образом  и по этой причине как родовые отношения, так и собственнические отношения с неудержимой силой воспроизводились и разрушались, разрушались и воспроизводились.

    Но если сталкиваются две несовместимых,  но равно непреодолимых  тенденции,  то происходит уже не их синтез,  не процесс ФОРМИРОВАНИЯ какого-то нового политического порядка, но процесс РАЗРУШЕНИЯ как на уровне политическом, так и на уровне материальном, экономическом. Т.е. мы имеем в этом случае процесс деградации,  развала всего общества сверху  донизу.

    Дело обстоит не так что,  как полагал Соловьев, в Киевской Руси торжествует или хотя бы СУЩЕСТВУЕТ родовой порядок;  мы видим что этот порядок непрерывно разлагается.  Однако невозможно и утверждать, что указанный  порядок  ВЫТЕСНЯЕТСЯ  частнособственническими отношениями,  что Русь становится все более удельной,  феодальной. Напротив, как родовой, так и частнособственнический порядок оказываются лишь пустой формой, за которой скрывается ЧАСТНЫЙ ПРОИЗВОЛ всех участников борьбы. Поэтому дело обстоит не так, что один порядок вытесняет другой порядок, дело обстоит так,  что разрушается ВСЯКИЙ ПОРЯДОК и  водворяется  АНАРХИЯ,  Киевская Русь  не эволюционирует,  но РАЗРУШАЕТСЯ.  Поэтому сама борьба получает своеобразный характер: она ведет не к концентрации, мобилизации общественных сил,  но к их рассеянию;  все воюют, но никто никого победить не может, все становятся жертвой всеобщего бессилия...

   Происходит процесс  разложения  родовых отношений и становления собственнических отношений,  однако утверждается не ПРАВО собственности, не ПРАВО вообще, как бы оно ни было ущербно и сколь бы узких групп населения оно не касалось,  но право на захват, чисто хищническое право силы. Одним словом,  не право частной собственности,  но всеобщее бесправие - вот что приходит на смену родовым отношениям.  Этот процесс несет с собой  все  то негативное,  что связано с частным произволом,  но не дает места ничему положительному, что связано с частной СВОБОДОЙ и собственностью. Поэтому если на западе частнособственнические отношения являются источником экономического прогресса и материального  благосостояния, то в России,  по крайней мере, по отношению к разбираемому периоду, уровень "развития" тех же самых отношений является показателем степени общественного разложения и анархии.

   Таким образом, перед нами - процесс стихийного разрушения родового порядка,  процесс, движущий силой которого являются частный произвол и дообщественный эгоизм.  Этот процесс не может привести ни к какому равновесию противоборствующих сил,  кровавые столкновения не могут разрядить атмосферы, напротив, они ее нагнетают, а равновесие постоянно нарушается. Иначе говоря этот процесс генерирует социальный конфликт, мобилизует в свои ряды все новые армии недовольных,  обиженных, провоцирует все новые столкновения.  Это борьба,  которая ничего не порождает, но зато все выжигает вокруг себя,  и затихает лишь тогда,  когда выгорают все ресурсы общества и все обращается в пепел.

 

 

 

7. Выводы. Экономическая сущность княжеской власти и общества в целом

 

 

Мы приходим  к  мысли,  что  на уровне княжеской власти воспроизвелся потребительский характер общества.  Следовательно, для того, чтоб выяснить  конечные причины рассмотренных выше исторических событий и самого явления Киевской Руси,  мы должны вновь обратиться к анализу материальных отношений, возникающих на почве производства и потребления.

 

7.1 Немного политэкономии

 

Всякая вещь или объект существует двояко:  во-первых как объект  потребления,  во-вторых - как объект каких-либо вложений, затрат (капитала,  труда и т.д.) Рассмотрим, как формируется отношение собственности в том и другом случае.

 

...Мне нет дела до яблока,  которое я уже съел,  потому, что оно больше не существует,  но мне есть дело до яблони, которую я посадил и выращиваю, несмотря на то, что она еще не приносит плодов. Предмета потребления в обоих случаях НЕТ (он либо уже не существует, либо еще не существует),  однако в перовом случае ОТНОШЕНИЕ СОБСТВЕННОСТИ между предметом и  субъектом НЕ СУЩЕСТВУЕТ,  во втором оно СУЩЕСТВУЕТ.  В первом случае оно разрушается,  как только исчерпываются возможности потребления,  во втором случае оно осуществляется и существует НЕСМОТРЯ на невозможность потребления, осуществляется в процессе производства (ухода за яблоней).

    Дело усложняется,  но не меняется по своей сути,  если речь идет не о таком предмете потребления,  который уничтожается в единичном акте потребления, но о таком, который потребляется в течении длительного времени,  например,  о земле,  доходом с которой долгое время может жить  ее собственник.  В этом случае потребитель-собственник,  действительно, не может "забыть" о земле, получив однажды доход с нее. Он, если предположим в его поведении наличие минимального рационализма, должен "держаться" за эту землю,  стремиться  ее  сохранить,  оберегать  от  покушений извне  т.п.  Однако это с его стороны лишь отрицательное производство, положительная инвестиционная и производственная деятельность отсутствует и  в этом случае.  Связь потребителя с землей или иным средством производства экономически более долговременна, чем его связь отдельным предметом  потребления,  но и она непрерывно истончается по мере того,  как собственность "проедается". Таким образом, его отношение к собственности не меняется по сути,  но растягивается во времени, и осуществляется не мгновенно в единичном акте потребления,  но реализуется уже в  качестве более или менее долговременной тенденции.  И если связь производителя с землей непрерывно ВОСПРОИЗВОДИТСЯ,  то связь потребителя с той же землей  непрерывно ослабевает,  разрушается и рано или поздно наступает момент, когда она исчезает вовсе.

    Итак, процесс производства созидает собственнические отношения,  процесс потребления в лучшем случае опустошает их, а в тенденции - разрушает.

 

  Но КАК может существовать отношение собственности?

  Если человек может непосредственно распоряжаться вещью,  ему не нужно право собственности на нее,  ибо он и без всякого права является  собственником этой вещи.  Для того,  чтобы съесть яблоко,  которое у меня в руках,  мне не нужно никаких "прав" на это яблоко.  ПРАВО собственности необходимо  только тогда,  когда эта возможность непосредственного потребления и распоряжения вещью не существует или  утрачивается.  Я  могу спрятать  яблоко и тем самым обеспечить свое право собственности на него,  но я не могу спрятать в карман и унести с собой свою землю,  я  не могу  так же изо дня в день грудью защищать каждый ее метр,  - именно в этом случае является,  следовательно,  необходимость в какой-то общественной гарантии того,  что эта земля - моя; необходимо, что бы общество и мои потенциальные и реальные противники добровольно ли или под давлением  обстоятельств  ПРИЗНАЛИ ее моею,  отказались от покушений на нее, короче, необходимо ПРАВО на землю. В этом случае, следовательно, только ПРАВО на эту землю может сделать меня реальным ее собственником.  Отношение собственности и собственность необходимо  генерируют  общественный порядок,  а значит и общество вообще,  ибо собственность это не природная, физическая связь между субъектом и вещью, напротив отношение собственности возникает именно тогда, когда эта физическая связь невозможна.  Следовательно, собственность -  чисто общественный, социальный институт. Его может создать и гарантировать только общество.

    Но что такое общество? Физическое множество людей? Нет. Общество ВОЗНИКНЕТ, если  это множество станет чем-то большим,  чем просто множеством; когда в этом множестве возникнет некое внутреннее ЕДИНСТВО, имеющее силу для всех и признаваемое всеми.  Но это значит,  что для того, чтоб общество возникло,  необходимо чтобы каждый субъект признал НЕЧТО кроме своих интересов, кроме самого себя; более того, он должен признать нечто В ПРОТИВОВЕС своим интересам и самому себе.  Иначе говоря, он должен выйти из первобытного состояния, когда каждый сам себе господин, сам за себя, и все - враги друг другу, отказаться от части своего первобытного суверенитета: он должен признать права ДРУГИХ, ибо только в этом случае другие признают ЕГО право.  Но это не означает просто утрату части первобытной свободы;  этот процесс есть процесс КАЧЕСТВЕННОГО преобразования состояния субъекта:  он отказывается от своих "прав" на чужую собственность, чужую личность, чужую жизнь, дабы закрепить, точнее осуществить свое право на свою собственность,  свою жизнь и личность. Тем самым бытие общества как бы раздваивается:  с одной стороны, каждый субъект и его "права" продолжают существовать физически,  в той мере, в какой он сам способен их отстоять, с другой стороны, они отражаются и тем самым реализуются так же и в ОБЩЕСТВЕННОМ СОЗНАНИИ,  и тем  самым  его бытие и его права получают гарантию,  которую ему не способны дать ни природа,  ни его личные усилия, сбрасывается ограниченность физического бытия,  открывается возможность материального прогресса, в чем бы он не состоял.  Этот процесс есть одновременно процесс качественного преобразования первобытного суверенитета: каждый субъект получает право на себя и свою материальную жизнь и лишается права на  жизнь  других  людей; "свое" отделяется от "чужого";  каждый получает право на "свое" и лишается права на "чужое". Таким образом происходит РАСЩЕПЛЕНИЕ первобытного суверенитета:  каждый властен над собой и над тем, что ему принадлежит,  но не властен над другим и тем,  что ему принадлежит;  власть над людьми отделяется от власти над вещами: власть над вещами образует частную сферу бытия субъектов, власть над людьми - общественную сферу их бытия.  Субъект освобождается в частной жизни, но одновременно становится гражданином, т.е. на него налагаются определенные обязанности перед обществом и государством.

    Но ОБЩЕЕ не только и не просто отделяется от  частного,  только  лишь посредством  этого отделения оно вообще НАЧИНАЕТ СУЩЕСТВОВАТЬ.  То есть посредством расщепления первобытного  суверенитета  РОЖДАЕТСЯ  ОБЩЕСТВО как  таковое,  т.е.  происходит  качественное  преобразование не только субъекта,  но "общества": множество людей, объединенных в лучшем случае родовой связью,  превращается в множество граждан,  объединенных подлинно ОБЩЕСТВЕННОЙ связью.  Является суверенитет общества в  отличие  от суверенитета частных лиц;  заканчивается этот процесс с появлением государства, в котором суверенитет общества обретает окончательное, материальное выражение. На этом заканчивается первобытная история людей и с этого момента начинается история человеческого общества и государства.

 

Как предмет потребления,  объект существует всегда временно, как объект производства и инвестиций - неограниченно долгое время. Поэтому потребитель всегда "тонет" в настоящем,  производитель живет больше  будущим, нежели настоящим.

    Предмет потребления человек стремится подчинить своему личному  контролю и даже когда ему это не удается,  указанное стремление обязательно существует в качестве тенденции;  как объект инвестиций предмет  объективно  выходит из под личного контроля человека.  Золото можно унести в кармане,  можно зарыть в землю или спрятать в подвал,  если  его  очень много, но нельзя спрятать ферму или мастерскую.

   Если человек  утрачивает  предмет  потребления,  то он утрачивает сам этот предмет и ничего более;  если он утрачивает объект инвестиций,  то он утрачивает не только предмет,  но и свои инвестиции,  следовательно, его ущерб в этом случае удваивается и утраивается.

   Потребление возможно вне общества, но инвестиции, т.е. вложения труда либо капитала,  рассчитанные на  сколько-нибудь  отдаленный  эффект, возможны только в обществе.

   Следовательно, общество,  когда гарантирует потребителю собственность, оказывает ему, самое большое, приятную услугу, которую потребитель благосклонно  принимает;  для  производителя  общественная гарантия на его собственность - это НЕОБХОДИМОЕ  условие  всей  его  жизнедеятельности. Потребитель может обойтись и без общества, было бы что потреблять, производитель не может жить вне общества.  Производитель по природе -  существо общественное,  потребитель - существо антиобщественное, в лучшем случае индифферентное к обществу.

    Поэтому, если производитель-собственник во имя своих кровных интересов идет на ограничение своего суверенитета,  то  потребителю  нет  никаких причин  ограничивать  этот свой суверенитет.  Потребитель существует по отношению к внешнему миру лишь как внешняя слепая физическая  сила,  не испытывающая внутренней потребности к самоограничению,  самоорганизации, следовательно, неспособная к ней.  Потребителя в его слепом, бессмысленном движении может ограничить в этом случае лишь столь же слепое противодействие со стороны  природы,  либо  другого  такого же  потребителя. Внешнее их противостояние складывается по законам чисто силового противостояния, при котором внутренние тенденции всегда несовместимы с внешними и равновесие между ними возможно лишь как случайное и внешнее равновесие.  Общество потребителей существует как механическая  комбинация частных  сил,  лишь  как  результат случайного и временного равновесия этих сил.

 

Если потребитель владеет не предметом потребления,  но средством производства, доход с которого потребляет,  то его экономическое поведение несколько утрачивает свой животный характер и обретает социальный  оттенок. В самом деле,  владеть яблоком много легче,  чем яблоней; в первом случае потребитель ни от кого и ни от чего не зависим,  во  втором,  он нуждается  в  каких-то  общественных гарантиях;  однако и в этом случае принципиальная разница между ним и собственником - производителем  сохраняется.  Если потребителя связывает с собственностью только непосредственное потребление или возможность потребления, то собственника связывает с собственностью не только возможность потребления,  но и те положительные инвестиции, которые он вкладывает в свою собственность. И таким образом,  если потребитель заинтересован в установлении и сохранении общественного порядка лишь отрицательно,  с обществом его  связывает только возможность потребления,  то собственник заинтересован в общественном порядке положительно ибо с собственностью,  а стало быть и с обществом его связывает не только возможность потребления,  но и те положительные затраты,  которые он вкладывает в свою  собственность.  Таким образом,  как уже замечалось выше и в этом случае сущность потребительского отношения к собственности не претерпевая никаких коренных изменений реализуется, однако не в единичном акте потребления, но в виде долговременной тенденции.

 

Простейший социально-экономический  порядок  состоит  в упорядочении, точнее, определенности прав собственности.  Общество начинает  существовать с того момента, когда устанавливается ОБЩЕПРИЗНАННАЯ граница между "своим" и  "чужим".  И здесь мы вновь наталкиваемся на коренную разницу между обществом собственников и "обществом" потребителей.

    Невозможно вкладывать  деньги  или  личные трудовые усилия просто "в белый свет".  Собственник должен ясно видеть во что он вкладывает  свои материальные  и  интеллектуальные ресурсы,  иначе говоря, он должен ясно видеть границы,  пределы своей собственности в противном случае его инвестиции  будут  безвозвратно потеряны,  а сама инвестиционная деятельность граничила бы с безумием. Поэтому упорядочение границ и общественное признание этих границ, т.е. установление объективного общественного порядка является необходимым условием его  деятельности,  самого  его существования. Совсем иное отношение к  собственности  у  потребителя. Для  него существует только то,  что он потребляет,  что оказывается за рамками потребления, то и не существует для него по крайней мере в чисто экономическом смысле. Какое ему дело до денег, если они в чужом кармане или  до куска хлеба,  если он в чужом рту?  Разумеется, и его собственность всегда ограничена, имеет границы, но если - и здесь обнаруживается  принципиальная разница между собственником и потребителем – для собственника производителя совершенно  необходимо,  чтобы  границы  его собственности  были  общепризнанными  (потому  что  только общественное признание придает им необходимую стабильность) и  потому  всегда  имеют социальный  смысл  и  возможны  только в рамках общественного порядка и следовательно общества, то границы собственности потребителя определяются во-первых, масштабами его личного потребления, во-вторых, всякого рода внешними факторами. Иначе говоря границы собственности потребителя всегда имеют физический,  природный,  какой угодно, но только не социальный характер.  Ему нет никакого дела до общества: он владеет тем, что в состоянии  удержать  за собой опираясь лишь на самого себя;  его собственность - это то,  что он потребляет или в состоянии непосредственно потребить,  т.е. то, что он может потребить, то и его собственность, а что он не может потребить, то не его собственность; в обоих случаях собственническое отношение имеет абсолютно объективный, почти физический характер, в обоих случаях общество ни причем, потребитель не нуждается ни в  каких  общественных  гарантиях,  так же как в них не нуждается волк, завладевший своей добычей; и сам он в свою очередь не дает никому никаких гарантий и в его гарантиях никто не нуждается.  Общество не существует, торжествуют лишь частные интересы, и даже не интересы, а инстинкты.

 

Таково социально-экономическое  состояния  потребителя  и  собственника-производителя, так сказать, в статике. В динамике, т.е. в процессе накопления собственности раскрываются важные дополнительные черты той и другой формы экономического бытия.

    Существует вообще  лишь  два  источника  накопления  или  обогащения, во-первых,  производство,  во-вторых,  распределение;  в первом случае субъект становится богаче за счет собственного производства,  во втором - за счет других собственников,  присваивая тем или иным образом их собственность.  И здесь мы также обнаруживаем принципиальную разницу между собственником и потребителем.

     Собственник обогащается главным  образом за счет производства. Он, разумеется, может выступить и в противоположной роли,  в качестве захватчика,  но сущность его экономического бытия сохраняется даже и в этой, не свойственной ей форме. В чем это проявляется?  Во-первых,  в своем захватническом движении собственник никогда не разрушает границы собственности как принципа, ибо когда он присоединяет к своей собственности "чужую", то этим движением границы собственности не упраздняются,  но лишь видоизменяются: его собственность увеличивается,  чужая - уменьшается в своих размерах,  но ГРАНИЦА  между  ними продолжает существовать. Во-вторых, собственник даже и в захватническом движении остается привязан к своей  собственности,  к  производственной деятельности.  Его деятельность обретает большие масштабы,  но характер ее не меняется,  он может двигаться,  так сказать,  по разным  орбитам, захватывать  в круг своей деятельности больший или меньший объем ресурсов,  но движение это всегда происходит по одному и тому же закону. Его связь  с  собственностью не разрушается,  он поэтому объективно связан, его деятельность упорядочена имеет под собой точку опоры, и он сам продуцирует этот порядок на окружающий социум даже и тогда, когда, по-видимому, нарушает его, покушаясь на чужое.

    Принципиально иная форма накопления характерна для потребителя.  Сразу же бросается в глаза,  что потребление само по себе, по своей природе противоречит накоплению, ибо если накопление есть сохранение и приумножение материальных ценностей, то потребление есть ПОТРЕБЛЕНИЕ, "проедание" этих самых ценностей.  Поэтому потребление само по себе приводит только к уменьшению,  а не к возрастанию богатства. Единственный источник  за счет которого потребитель может увеличить размеры своей собственности есть распределение,  причем и это распределение  также  имеет определенные черты. Распределение осуществляется либо посредством обмена, либо посредством силового захвата чужой собственности. И если собственник  может увеличить свою собственность за счет обмена,  ибо, будучи по природе производителем,  он всегда имеет что предложить в  обмен, то потребитель  находится  в совсем иной ситуации:  пока он обладает собственностью,  удовлетворяющей его потребности, он мало склонен в том или ином качестве участвовать в процессе распределения, но по мере того как его собственность уменьшается в результате потребления и возникает потребность в накоплении, он все менее становится способным участвовать в обмене в качестве продавца или покупателя, ибо ему не на  что  купить  и нечего продать.  Поэтому в процессе распределения он может участвовать только в качестве захватчика.  Выше я сказал:  потребителю нет дела  до чужого, теперь,  в  процессе  накопления это положение опрокидывается и становится собственной противоположностью:  ему нет дело до своего,  по настоящему его интересует только и именно чужое; насколько мало он раньше нуждался в том,  чтоб кто-то признал его права на его собственность, настолько  же  мало он теперь признает чужие права на чужое.  Как собственник, так и потребитель - оба могут быть захватчиками, но если собственник главным образом все-таки именно собственник и производитель, то потребитель главным образом захватчик;  собственник остается производителем, даже когда грабит ближнего своего; потребитель остается потенциально грабителем с большой дороги даже и тогда, когда никого не обижает и не покушается ни на чье имущество. Собственник грабит, ибо это занятие доставляет ему еще один (помимо производства) источник накопления,  потребитель грабит потому,  что в этом его ЕДИНСТВЕННЫЙ источник накопления.  Собственник грабит при каждом удобном случае,  потребитель грабит  в  любом случае  в  силу  абсолютной материальной необходимости, ибо у него нет иного способа прокормить себя.  Если собственник заинтересован  в  существовании  и сохранении границы между своим и чужим,  то потребитель во что бы то ни стало стремится ее снять,  уничтожить ибо она для него всегда помеха,  всегда является лишь препятствием для процесса потребления.  Собственник нуждается в порядке и создает этот порядок,  потребителю не  нужен  порядок, ибо какой бы то ни было порядок рано или поздно доведет его до голодной смерти.  ПРАВО - стихия и атмосфера собственника,  наоборот  БЕСПРАВИЕ - вот что нужно потребителю,  вот та стихия, в которой только и может нормально протекать его жизнедеятельность. В обществе собственников накопление  в целом происходит за счет производства на фоне всеобщего обогащения,  в обществе потребителей - за счет грабежа на фоне всеобщего обнищания.

    Отсюда -  следствия  политические.  Порядок не может существовать без того, чтобы субъекты не отказались от своего  политического  суверенитета делегировав последний  государству.  Собственник экономически вынужден, вернее ему выгодно отказаться от части своих личных прав и  интересов, во имя прав и интересов общества и государства.  Для потребителя подобная политика была бы чистейшим абсурдом: он может существовать лишь нарушая чужие права, и его собственные некому отстаивать кроме него самого.  В ПОЛИТИКЕ собственник участвует как общественный деятель, потребитель наоборот,  как частное лицо; собственник отстаивает интересы общества или части общества,  потребитель - лишь свои собственные интересы.  В обществе собственников абсолютным суверенитетом  обладает  только государство,  в  обществе потребителей суверенны абсолютно все,  у кого только достает личных сил отстоять свой суверенитет.  В обществе  собственников  государство в тенденции строится и усиливается,  в обществе потребителей, государство в тенденции разрушается и деградирует. Наконец,  последний вывод: общество собственников суть именно ОБЩЕСТВО, общество потребителей суть АНТИ-ОБЩЕСТВО, или общество наизнанку.                    

 

 

7.2 Политический цикл Киевской Руси

 

Допустим, что потребительский характер древнерусского общества несомненен, но как он определяет характер политической власти? Князь не сеет и не пашет,  он не занимается непосредственной  хозяйственной  деятельностью;  существует  определенный разрыв между хозяйственной жизнью общества и политической деятельностью князей.  Политика - всегда  относительно обособленная и замкнутая сфера.  Посмотрим, как складывался политический характер Киевской Руси.

    Выше мы предполагали,  что призвание князей или  возникновение  государства у восточных славян было обусловлено экономическим кризисом. Как же и каким образом княжеская власть могла развязать экономические  противоречия, обеспечить выход из кризиса?

    Прежде всего мы видим,  что в начальный период  государство  является конструктивной силой, т.е. выполняет свои государственные функции, но только в какой-то точке на севере России, допустим в Новгороде. Там в государстве обнаруживается потребность,  там оно возникает, там оно находит и точку опоры в первый период своего существования.  Но эта точка опоры оказывается ненадежной,  зыбкой,  государство не укореняется на  новгородской почве, князья уходят из Новгорода. Это значит качественная эволюция государства становится невозможной,  прерывается в самом  начале. Но это,  впрочем, на означает, что власть тем самым автоматически утрачивает конструктивный характер.

    По отношению  к другим племенам южным,  западным,  восточным,  князья действуют уже исключительно как  непрошеные  гости,  как  завоеватели: подчиняют своей власти племена,  берут с них дань и на этом ограничиваются их государственные функции.  Власть князей быстро распространяется вдоль главных рек,  на запад и восток от них. Но даже если князья распространяют свою власть, только исходя из корыстных мотивов, только ради дани,  они,  подчиняя  обширные территории одной своей власти, тем самым водворяли,  вносили определенный порядок. Явилась власть, одна для всех власть,  следовательно, явилось и определенное общественное единство.  С целью укрепления власти князья строят города, острожки, погосты – места княжеских  стоянок  во  время  походов  за данью,  в последствие ставшие чем-то вроде административных центров. С целью защиты от внешних врагов строятся города по границе Руси. Таким образом, водворение относительного внутреннего порядка и защита от внешних врагов - в  этом  и  состоит первая  конструктивная,  созидательная функция князей.  Но сами по себе эти меры еще не могли обеспечить выход из кризиса, ибо это было лишь полу мерой: наличие власти делает невозможным масштабные распри, но еще не устраняет причин этих распрей.

    Но вот  другая  функция,  которая уже определенно могла ослабить узел экономических противоречий:  князья не просто строят города, но и заселяют их, переводя население из относительно перенаселенных районов (северных) в слабозаселенные (южные, степные), т.е. продолжается колонизация, но уже не стихийно как раньше, но направляемая центральной властью. Расселение,  колонизация,  как мы предполагали было единственным  радикальным средством разрешения общественных противоречий и вот теперь видим, как это средство воспроизводится на государственном уровне.

    Далее. Водворение относительного общественного порядка делает возможным региональное разделение труда. Мы знаем, что в более поздние времена Новгород, например, получал продовольствие из южных районов Киевской Руси,  а так же с Северо-восточной Руси.  Понятно, что это региональное разделение  труда  могло сложиться только в условиях относительного общественного спокойствия,  которое  могло  обеспечить  только  княжеская власть. Таким образом, и в этом пункте наличие этой власти открывало обществу положительный выход из экономического кризиса.

    Наконец, завоевательная  деятельность князей,  торговля с Византией и азиатскими странами,  втягивала Россию в систему международного разделения  труда,  открывала доступ к западной культуре,  была дополнительным источником обогащения для князей и дружины,  а посредством их и для общества в целом.

    Итак, первый, счастливый, период существования Киевской Руси обусловлен был тем,  что князья "вслепую" вышли на тот путь разрешения общественных конфликтов,  по которым общество стихийно двигалось и  раньше  - это путь внешнего экстенсивного расширения жизнедеятельности.  Завоевания, распространение пределов государства, строительство городов, колонизация, внешняя торговля, заимствование культурных достижений Запада - вот средства, позволившие временно загладить общественные противоречия. Государство, таким образом, на этом этапе проходит ту же фазу развития, какую раньше стихийно пережило общество на бытовом уровне - фазу, когда внешние  материальные обстоятельства соответствуют внутренней тенденции развития: возможность количественного роста соответствует потребности в таком росте.  Эта-то гармония между внешним и внутренним позволила временно разрядить накопившиеся  общественные  противоречия  и  обеспечила временное процветание.

    Но вот возможности внешней экспансии исчерпаны,  и немедленно обнаружилась другая сторона, свойственная всякому количественному прогрессу - то,  что этот прогресс происходит в ущерб качеству; обнаружилось низкое политическое качество княжеской власти.

    До смерти Ярослава власть в России была если  не  самодержавной,  то единодержавной,  но чем объяснялся такой ее характер? Не тем, что таков был политический порядок,  таково было  государственное  устройство,  а ТОЛЬКО ТЕМ,  что сыновья великих князей либо еще не родились, либо были в незрелом возрасте и по этой причине не могли противостоять своим  отцам, с другой стороны это объяснялось самой природой княжеской власти - тем, что власть была неразрывно связана с  родом.  Благодаря  этим  двум обстоятельствам  великий  князь  не  имел  соперников - претендентов на власть ни вне рода, ни внутри его. Благодаря этому сохранялся известный общественный порядок,  власть была стабильной,  а значит, дееспособной. Но в чем была причина этой стабильности,  почему власть была дееспособна, вновь мы спрашиваем? Потому что общество было политически НЕДЕЕСПОСОБНО,  потому что другие князья,  сыновья великого князя,  ПОЛИТИЧЕСКИ были  еще НЕДЕЕСПОСОБНЫ,  потому что никакой политической жизни не было вообще.  Князь был поглощен  войнами,  пирами,  экономической  деятельностью,  молитвами,  чем угодно, но только не политикой. Для политики и не было никакого пространства: все противоречия скрыты, ничего не оформилось,  общество  пребывало в полусне.  Отношения князя с населением и дружиной могли складываться сложно,  но и они никогда не  дорастали  до политического значения: князю могли не подчиниться, но принципиально на его власть никто не покушался.  Одним словом перед нами  патриархальный родовой быт,  когда никому в голову не приходят вопросы как, зачем, почему существует княжеская власть и т.п.

    С другой стороны, Владимир или Ярослав смотрели на землю если не сознательно,  то бессознательно как на свою собственность и это  соответствовало действительности,  но мы опять задаем вопрос:  почему так было? Потому что существовало какое-то право собственности? Таков был общественный,  государственный порядок или обычай?  Что делало великого князя собственником? Ни право, ни порядок, ни обычай. Князья были собственниками по той же причине, по какой были единодержцами: вся земля была их, потому что делить ее было ФИЗИЧЕСКИ НЕ С КЕМ, конкурентов, претендентов не было. Отношение собственности не существовало юридически, политически,  но оно существовало материально,  объективно,  не как общественное отношение, но просто как факт.

    Однако именно благодаря отсутствию каких-либо политических  движений, общественной жизни князья могут сосредоточиться на хозяйственной, созидательной  деятельности.  Действительно,  до  смерти  Ярослава  Мудрого князья  завоевывают племена или приводят к покорности восставших,  т.е. укрепляют внутреннее единство Руси,  прокладывают и  охраняют  торговые пути в Византию и Азию,  и т.д. и т.п., наконец благодаря связи с Западом, Русь принимает христианство, приобщается к западной культуре. Благодаря этой деятельности Русь не только выходит из кризиса, но достигает относительного благополучия, даже процветания.

    Итак, государство и общество оказываются в относительно благоприятном состоянии, но  это  состояние - не результат общественной, политической деятельности, но результат ОТСУТСТВИЯ какой-либо общественной,  политической деятельности, следовательно, результат стихийно сложившейся комбинации природных и прочих объективных обстоятельств.

   Но что природа дает,  то она и отнимает. То тривиальное обстоятельство,  что у князя есть дети само по себе уже создает  возможность  войн, то,  что дети растут - повышает вероятность войн; наконец, с повзрослением детей и со смертью князя,  войны становятся неизбежными. Княжеская власть  вступает в фазу саморазрушения и теперь-то начинают проявляться все ее скрытые ранее пороки.  Насколько стихийно  политические  проблемы тогдашней  России  отступали  на  задний план при Владимире и Ярославе, настолько же стихийно они теперь вышли на передний план.

   В сущности  произошла  очень простая вещь.  Умирает великий князь,  на сцену выходят его сыновья и тем самым в России является  МНОГО  великих князей.  Иерархия  старших и младших,  подчиненность младших старшим не были ни политической формой,  ни сдерживающей силой. Сыновья Святослава 1, Владимира Святого, Ярослава Мудрого воюют между собой, затем начинаются войны между изгоями и остальными князьями, между дядьями и племянниками;  князья  не устают рядиться о старшинстве,  но это старшинство, даже когда оно бесспорно, не мешает младшим воевать со старшим...

    Но что значит:  МНОГО ВЕЛИКИХ КНЯЗЕЙ? Это значит, что общество на государственном уровне  впало  в первобытную,  ДОГОСУДАРСТВЕННУЮ анархию, когда нет ни единой власти,  ни общественного и  политического  центра, ни общественного порядка,  ни политической системы. Никакого порядка не было и раньше, но раньше был ОДИН князь, и только поэтому была видимость политического порядка, теперь появилось МНОГО князей - и видимость исчезла, сразу водворился беспорядок.

     Каждый князь  сидел в своем уделе потому и лишь до тех пор,  пока ему некуда было идти.  Объективно свою участь он мог улучшить только  двумя путями:  либо присоединив к своему городу другие города,  либо, - более радикальный способ,  - перейти в более богатый город.  Родовой  порядок как раз и предоставлял ему обе этих возможности - в этом и состоит причина живучести родовых отношений. Князь считал свой удел как бы временной собственностью. Он не забывал своих родовых прав на Киевскую Русь, и все князья считали ее своей родовой собственностью.  Таким  образом,  вся территория Древней Руси, как мы уже говорили, распадалась на две части: псевдо-княжества,  находящиеся во временной собственности князей  псевдо-собственников,  и территория собственно Киевской Руси, которая считалась общим родовым достоянием всех князей (Сол.19.67.73) .  Таким образом,  князь не считал себя собственником "своего" удела  и в то же время считал себя собственником некой неопределенной части Киевской  Руси. Он был собственником того, чего он не был собственником, и не был собственником того,  чего был собственником.  Такова была вывернутая на изнанку система собственнических, вернее АНТИ-СОБСТВЕННИЧЕСКИХ отношений в Киевской Руси после Ярослава Мудрого. Вместе с видимостью политического порядка исчезла и видимость собственнических отношений.

   С другой стороны,  было МНОГО великих князей, и потому ни один из них не  был ВЕЛИКИМ.  Все князья были суверенны и одновременно все они стихийно ограничивали суверенитет друг друга.  Но там где сталкиваются  несколько  суверенитетов,  образуется политический вакуум.  В этом вакууме вновь восстал, распрямился суверенитет граждан, общества. Тем самым резко сократились созидательные возможности князей. Но и им самим уже и не до созидания:

 

  "Изяслав Мстиславич переменил в свою жизнь 6 волостей;  какую  надобность имел он заботиться об увеличении пределов,  об усилении какой-нибудь из них,  когда главная забота всей его жизни состояла в  борьбе  с дядьями за право старшинства? Или какая надобность была князю Новгорода Северского заботиться о своей волости, когда он знал, что по смерти дяди своего,  князя черниговского,  он перейдет в Чернигов и прежнюю свою волость Северскую должен будет уступить брату двоюродному, сыну прежнего князя черниговского? Потом он знал, что и в Чернигове долго не останется,  умрет князем киевским,  а сына своего оставит в Турове,  или на Волыни, или в Новгороде Великом..." (С.М.Соловьев 513)

 

Насколько сократились  возможности  князей строить,  созидать,  т.е. формировать политическую,  а посредством этого процесса и экономическую среду,  настолько  откровенно потребительским,  даже паразитическим – и чем далее - тем более, становилось их отношение к своим уделам.

    Потребительское отношение первых князей к земле было приглушено,  оставалось в своих естественных рамках, не порождало никаких политических последствий. Те князья, говорит летопись, не собирали золота и серебра, но много радели за землю Русскую. Теперь же "вдруг" оказалось, что князей НИЧЕГО не связывает с уделом помимо потребления. Вместо одного князя - собственника является много князей - потребителей.  Это влекло  за собой следующие следствия.

  Во-первых,  -  странная  конфигурация  первых уделов.

  Если мы посмотрим по карте как были распределены между князьями города после смерти Ярослава или княжеского съезда  и  попытаемся  мысленно представить  себе владения каждого князя как какую то особую территорию, то получим нечто несуразное.  Во-первых города,  принадлежавшие или доставшиеся  тому или иному князю явно не тяготеют друг к другу территориально.  Например, Изяславу по завещанию Ярослава отошел Киев, Новгород и кроме того,  земли,  как говорит Карамзин,  "от Киева на юг, и запад до гор Карпатских, Польши и Литвы" /219/ - это не похоже на удел, да и вообще  ни на что не похоже,  мы видим полную территориальную неопределенность даже в смысле чисто географическом.  Святослав по тому же завещанию получил "Чернигов,  Тмутаракань,  земли по Оке, страну вятичей, Рязань,  Муром" - это тоже скорее совокупность территорий,  но не одна  и единая  территория.  Так  же дело обстоит и с владениями других князей.

       Во-вторых, если мы все же представим себе эти владения князей как некие уделы,  то увидим, что территории этих уделов пересекаются и накладываются друг на друга.  Столь странная конфигурация уделов может быть объяснена только одним: князья рассматривали свои города или уделы как источник дохода,  как объект потребления,  а не как объект каких бы то ни было инвестиций. Сидя где-нибудь в Переяславле или Чернигове невозможно осуществлять созидательную деятельность - хозяйственную или  политическую - в Белоозере или Тмутаракани; но легко можно из Переяславля явиться в Белоозеро и собрать дань.  Производственная деятельность неминуемо привязывает  князя к объекту производства,  ограничивает экономически и географически сферу его деятельности,  жестко определяет его,  так сказать пространственное бытие, а следовательно и сферу его политического влияния.  Напротив, брать дань можно с кого угодно и откуда угодно - было бы что брать. Поэтому если князь связан со своим уделом только потреблением, то сам этот удел может быть каким угодно: в общем случае это просто бессвязный  набор  городов,  в  которые  периодически  князь приходит за данью. Правда со временем территории уделов становятся более компактными,  их границы более округлыми, но это происходит не потому, что меняется отношение князей к уделам,  но лишь потому,  что князей становится много, уделы соответственно дробятся их территории становятся более определенными.  Потребительский характер княжеской власти этим  несколько маскируется  так  сказать на географическом уровне,  но зато параллельно более ясно выявляется на политическом уровне - в борьбе князей за уделы и старшинство.

    В третьих. Если,  анти-собственнические  отношения  разрушают экономический организм на уровне хозяйственном, то на уровне политическом они разрывают социальное тело общества, в частности, разрушают связь князей с землей, с уделом, лишает князей корней, делают их абсолютно подвижными.  Интересы князя всегда лежат где-то вне его удела,  вне его  "собственности";  ничто поэтому связывает его, ничто не мешает ему сорваться со своего места и идти на другой конец земли и  выгонять  какого-нибудь своего сородича  из его города,  если это почему-нибудь выгодно.  Князь вроде бы не похож на пролетария, но ему как будто всегда нечего терять. "Что ты все скитаешься,  не посидишь на одном месте, точно половчин?" -говорит один князь другому...

    Но подвижность не следует понимать просто как склонность  к  перемене уделов; с самого начала она обретает глобальные, "судьбоносные" масштабы. Это даже не столько подвижность в собственном смысле, сколько абсолютная внутренняя "разодранность" политического бытия князей.  Святослав 1 бросает свое государство ради одного города на Западе. Изяслав 1, которого родные братья изгнали из Киева, скитается по всей Европе, требуя помощи,  торгует суверенитетом России, ничего не выторговывает; в России между тем ровно ничего не происходит:  до Изяслава как будто нет никому никакого дела.  Казалось бы,  Изяслав изгнан окончательно и обречен до конца жизни скитаться по миру,  но вот умирает один из братьев -  и  он возвращается  и беспрепятственно вновь усаживается на киевский престол. По тому,  как он был изгнан из Киева и дальнейшим его скитаниям  можно подумать, что он не имеет НИКАКИХ прав на Русь, по тому же, как он вернулся в Киев можно подумать,  что он имеет ВСЕ права. Следовательно, его права на Киевскую Русь существуют и не существуют ОДНОВРЕМЕННО!.. Войны Олега Гориславича "за Чернигов" охватывают пространство от  Тмутаракани до Новгорода,  т.е.  пол-России.  Изгои становятся странствующими не то рыцарями, не то разбойниками...

    Четвертое характерное следствие: сам характер войн. Буквально все в ходе войн занимаются грабежом, все или почти все приводят с собой чужие племена и народы,  и позволяют им грабить. Грабят чужие, но грабят и свои:

 

  "Каждый (князь) приводил из прежней волости дружину, которая отстраняла старых бояр и возбуждала неудовольствие народа,  поступая с новыми согражданами как с чужими,  спеша обогатиться на их счет".(С.М.Соловьев кн 2.29)

  "...Дружинники... привыкли  смотреть  на отправление правительственной или судейской должности как на кормление,  следовательно, привыкли извлекать из этих должностей всевозможную для себя пользу, не будучи ничем не связаны с волостью, где были пришельцами..." Дружинник, отправляющий правосудие был чем-то вроде ратника, стоящего на постое. "При Всеволоде Ярославиче летописец жалуется на  разорение  земли  вследствие  дурного состояния правосудия; при Святополке не имеем права ожидать лучшего; под 1138 годом читаем,  что была пагуба посульцам (жителям берегов Сулы-реки) частию от половцев,  частию от своих посадников; при Всеволоде Ольговиче тиуны разорили Киев и Вышгород; при Ростилаичах на севере посадники... разорили Владимирскую волость..." Даниил Заточник:"Не имей себе двора близ княжа двора,  не держи села близ княжа села, потому что тиун его как огонь, и рядовичи его как искры."(С.М.Соловьев кн.2. 66)

 

  Наконец, сами князья  грабят собственные княжества:

 

  "Мы приняли князя на своей воле, утвердились с ним крестным целованием; а они смотрят на нашу волость как на чужую, будто они у нас на время сели,  грабят не только волость, но и церкви..." - так говорили владимирцы и суздальцы о своих князьях. (С.М.Соловьев Летопись).

 

  Потребительское отношение к уделам постепенно вырождалось в откровенно хищническое.

 

По мере того,  как князья размножались и увеличивалось число  уделов, пропорционально сжималась и территория Киевской Руси. И мы сразу же видим предел,  далее которого этот процесс не мог идти:  рано или  поздно должен был наступить момент,  когда в Киевской Руси уже нечего было делить и этот момент означал конец Киевской Руси по крайней мере в смысле территориальном и экономическом.  Легко указать и конкретную дату когда этот момент наступил. Изяслав Давидович, вступивший на Киевский стол в 1157 г. "остался повелителем одной Киевской области и некоторых городов Черниговской..." (Карамзин кн1.333) Таким образом к 1157г. Киевская Русь утратила свое экономическое и территориальное значение. В 1169г., когда Киев  был  первый раз разграблен русскими князями,  он утратил так же и политическое значение.

    Но что же должно было остаться на месте Киевской Руси?  Какое-то множество уделов?  С внешней стороны именно так,  однако тенденция, развалившая  Киевскую Русь, должна была продолжаться и после развала. Но теперь она должна была бы принять окончательно бескомпромиссный,  деструктивный характер. Пока оставалась нейтральная территория в виде Киевского княжества, то каждый князь мог надеяться на лучшую участь после очередной перестановки в Киеве, это был так сказать, пирог, на который все взирали с вожделением и каждый следил,  чтобы конкурент не отхватил лишнего.  Это оказывало определенное сдерживающее влияние,  благодаря чему Русь иногда могла наслаждаться миром.  И вот эта-та и без того  слабая связь окончательно падала с падением Киева!  Если раньше князь мог поживиться за счет родовой собственности,  то теперь он это может ТОЛЬКО за счет другого князя. Отныне каждый окончательно становился сам за себя и все - врагами друг друга.  Процесс общественного саморазрушения  становился окончательно необратимым.

    О том, каких глубин достиг общественный раскол, о силе народного самоотчуждения и взаимной ненависти между князьями можем судить по  реакции русского общества на вторжение татаро-монгол:  общая смертельная  опасность не смогла никого поднять,  объединить, воодушевить, ни среди князей, ни в среде населения. Значит, заключаем мы, жестокое внешнее вторжение  было  по сути тождественно внутренним "органическим" тенденциям. Беспощадные враги сделали с Киевской Русью то,  что русские люди, и при отсутствии врагов,  сделали бы со своим отечеством сами. Отсюда и некоторое положительное следствие: татары разгромили Русь, но этим, по крайней мере, избавили русский народ от позора общественного самоубийства, а потомкам предоставили возможность утешаться иллюзией,  будто  все  беды России происходят из-за татаро-монгольского ига...