А.Усов
ЧАСТЬ 3. ОПЫТ ПРОНИКНОВЕНИЯ В СУТЬ ВЕЩЕЙ
ХОЗРАСЧЕТ И ХИМЕРА ХОЗРАСЧЕТА
1.
Все критики Чубайса упускают из виду ГЛАВНОЕ: приватизация «по Чубайсу» началась задолго до Чубайса.
Период реформ резко отделяют от предыдущего перестроечного периода; 1992 г. - это вообще нечто вроде 1917 г. – всеми воспринимается как момент некоего перелома. И вот мы видели, что в отношении главного вопроса - о собственности, причем в наиболее острой его форме – хищения, экспроприации, приватизации – как раз в отношении этого вопроса никакого перелома не было. Все эти процессы начались по крайне мере с конца 80-ых. Т.е. как раз в этом пункте нам не на что опереться, не за что зацепиться так что, оглядываясь назад, мы из «эпохи реформ» безостановочно скользим в эпоху перестройки. Причем нам не надо трудиться, выискивать днем с огнем причины разложения госсобственности, формы в которой оно проявлялось, - все это ясно выражено в «Законе о государственном предприятии», который маяком торчит посреди перестройки, воплощая в себе «новое мышление» во всей его красе.
Это большая редкость, чтоб от партийно-советских инстанций исходил документ столь же содержательный, как означенный закон.
Содержательна уже сама его литературная форма, характерная, впрочем, вообще для всей партийно-советской писанины.
Казалось бы, если законодатель намерен регламентировать те или иные общественные процессы или отношения… ну так и пусть напишет что «можно», а что «нельзя» в соответствующем законе на своем юридическом жаргоне. – Нет, таким простым путем советский законодатель никогда не хаживал. Первым делом он должен вывалить на читатели дюжину банальностей вроде того, что белое – это белое, а черное – это черное и затем всячески размалевать свои самые лучшие побуждения: все де во благо народа и т.п. Этой манере отдают дань и авторы Закона о предприятии: предприятие, пишут они, имеет права и выполняет обязанности… всемерное удовлетворение общественных потребностей… повышение эффективности производства… приумножение народного богатства и т.д. и т.п. – Уже и дремота начинает одолевать от этих фраз, как вдруг в тексте является некий диссонанс: в том же размеренном тоне сквозь те же пустопорожние обороты начинает проскальзывать нечто… мало того, что крамольное с коммунистической точки зрения, но нечто вообще небывалое, невозможное, как если бы ослица заговорила.
«Трудовой коллектив, - гласит закон, -
являясь полноправным хозяином на предприятии, самостоятельно решает все вопросы
производственного и социального развития».
Что такое «хозяин», да еще и «полноправный»? Это частный собственник? А если этот собственник, трудовой коллектив то есть, вознамериться продать, ликвидировать свое предприятие, а на вырученные деньги купить другое предприятие или, скажем, эмигрировать в Америку – он сможет это сделать или нет? В частнособственнической экономике это, в общем то, банальная операция, ну а в советской, даже в перестроечной? Едва ли не преступление. Тогда какой же он хозяин, да еще и полноправный? Хозяин чего? Предприятия? Но если он не может купить-продать предприятие, то какой же он, повторяю хозяин? Но кто тогда хозяин, т.е. собственник? Государство? А коллектив при чем? Может быть, по мысли закона коллектив должен арендовать предприятие у государства? Но тогда имя ему - арендатор, а не «хозяин». И как коллектив может что-то арендовать? Аренда – это конкретная материальная ответственность конкретных лиц, а с коллектива какой спрос, какая ответственность? Или может быть имеется в виду не аренда, а что-то другое? Тогда почему нельзя хотя бы намекнуть, что такое это «другое»?
Подобные вопросы можно долго множить. Языком беллетристики закон провозглашает нечто такое, чему невозможно дать какое-то рациональное экономическое толкование, а с другой стороны можно толковать как угодно. Закон как будто нарочно стирает грань между «можно» и «нельзя», «своим» и «чужим», ответственностью и безответственностью, короче, не только не конституирует, но как будто преднамеренно СТИРАЕТ само понятие собственности. Впрочем, что касается безответственности, то Закон в этом пункте по римски суров: «Предприятие не отвечает по обязательствам государства…» и т.п… Я конечно не юрист, многие сугубо профессиональные юридические формы и обороты могу понимать превратно, но ведь помимо юриспруденции есть еще и элементарное здравомыслие и между тем и другим должно быть какое то соответствие. Каким это образом предприятие – ГОСУДАРСТВЕННАЯ СОБСТВЕННОСТЬ – может не отвечать по обязательствам государства? Как вообще собственность может отвечать или не отвечать по обязательствам собственника? Или под «предприятием» в данном случае понимается предприятие не как совокупность вещей и объектов, а как юридическое лицо, которое действительно может нести или не нести ответственность и еще много чего другого может (или не может)? Но тогда немедленно встает другой вопрос: а с чего ради, откуда возникает эта дистанция между государственным предприятием и государством? Каким образом некая группа наемных работников, нанятых государством и эксплуатирующих государственную собственность, оказывается неким контрагентом государства? Причем не в качестве наемных работников, а в НЕИЗВЕСТНО КАКОМ качестве. Они – не собственники, не арендаторы и ничто другое в этом роде, НО УЖЕ И НЕ простые наемные работники. Они как будто узурпировали (или им дарованы) какие то права на государственную собственность, но что это за права и откуда они возникли – об этом закон опять таки умалчивает.
Фактически предприятие максимально эмансипируется от государства. Из цитированной выше и других аналогичных фраз как будто следует, что предприятие – это уже НЕ государственная собственность. Тогда ЧЬЯ ЖЕ? – С этого момента едва ли не затаив дыхание, вчитываешься в текст закона: раз закон фактически узурпирует собственность государства, то… сказали бы только в ЧЬЮ пользу - и революция, о которой тогда говорили и говорили либералы, совершилась бы еще в 1988г. (год принятия Закона) и не понадобился бы ни Гайдар с его либерализацией, ни Чубайс его приватизацией. Однако тот, кто ожидает от коммунистов и особенно перестроечников простого ответа на простой вопрос показывает тем самым, что не понимает, с кем имеет дело. Первые и особенно последние способны поистине на ВСЕ, пожалуй, любой подвиг или преступление им по плечу, но вот смотреть на вещи здраво и называть их своими именами – на это они категорически неспособны. Поэтому и в законе в ответ на поставленный выше вопрос говорится следующее:
«Предприятие осуществляет права владения, пользования и распоряжения… имуществом» (предприятия).
Предприятие НЕ МОЖЕТ осуществлять какие-то права, как не может этого телеграфный столб, например. «Осуществлять права» может субъект права, а не масса неодушевленных вещей под названием «предприятие». Или может быть речь идет опять о предприятии как юридическом лице? Но когда говорят о правах юридического лица, то эта фраза имеет смысл лишь в том случае, когда совершенно четко определены статус, права и обязанности конкретных ЛИЦ, осуществляющих права юридического лица, представляющих его во всех сделках и отношениях и т.п. В рассматриваемом законе КАК РАЗ ЭТОГО и нет. При чем НАРОЧИТО нет, - настолько, что авторов не останавливает даже явная нелепость, до которой они договариваются. Если предприятие имеет право владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом предприятия, то оно - СОБСТВЕННИК предприятия. Итак, предприятие является собственником предприятия. – В этой формуле выражен весь дух рассматриваемого закона, все его потаенные намерения.
Это, во-первых, сделать предприятие СОБСТВЕННОСТЬЮ не утверждая этого ЯВНО, по возможности избегая самого этого слова, ибо оно ко многому ОБЯЗЫВАЕТ, - вот как раз от этих обязанностей необходимо увильнуть. Поэтому нам говорят о праве владения, распоряжения, пользования, вместо того, чтоб просто заявить о праве собственности. Вторая часть задачи – максимально СКРЫТЬ настоящего собственника, – каковым по факту оказывается администрация предприятия - с целью опять таки увести этого собственника от всякой ответственности за свои действия. Отсюда этот перл: предприятие является собственником предприятия. – И это идеальное решение: всячески извратить на уровне закона само понятие собственности, с тем, чтоб потом эту собственность «законно» украсть.
Однако плохо то, что практически эта формула никак не применима. Как ни крути, «предприятие» не может расписываться в бумажках, получать деньги в банках, заключать договора и т.п. – все это и многое другое должны делать конкретные ЛЮДИ – администрация предприятий. Как ни крути, а из закона весьма выпукло выступает именно эта новая роль администрации как собственника, выступает самым неприятным образом, вразрез как с коммунистическими, так и с капиталистическими принципами. Ну с чего ради, помилуйте, администрация должна становиться собственником предприятия? На этот вопрос не существует вразумительного ответа. «В ответ» на него существуют только шкурные интересы самих администраторов. Само собой ясно, что это во что бы то ни стало надо скрыть, замаскировать. И здесь авторы закона, вернее, его истинные вдохновители, прибегают к обычному коммунистическому приему – прячут свои рожи за спиной МАСС, трудового коллектива, за спиной, наконец, всякого рода общественных организаций.
Кто там только не управляет предприятием, согласно закону: собрание трудящихся, совет рудового коллектива, партком, комсомол, профсоюз, ну и разумеется, выборные начальники. – Вот эта выборность начальства – самый неприятный для администрации момент в законе. Его, конечно, не могли придумать сами начальники, «лоббировавшие» закон, эта идея была вписана под «политическим» давлением сверху, ВОПРЕКИ интересам начальства. Горбачев как-то заметил по этому поводу, что этой выборностью он надеялся пошатнуть позиции «капитанов индустрии», бывших тогда к нему в глухой оппозиции. Отсюда вывод что закон вообще принимался в обстановке борьбы, точнее торга: Горбачев отдавал предприятия начальничкам на «поток и разграбление», взамен же рассчитывал на какие-то политические дивиденды. – И просчитался: этой мерой только подорвали производственную дисциплину и без того тогда уже донельзя расшатанную и потому через год или полтора после принятия закона выборность тихо, без лишнего шума ликвидировали, и правильно сделали. Впрочем, что могло быть «правильно» тогда, в обстановке всеобщего опьянения, судить весьма трудно.
Идея выборности начальства абсурдна не менее чем идея выборности командиров в армии – не понимать этого могли только «новые мыслители» во главе с Горбачевым. Однако и этой нелепостью они не ограничились: Закон распахивает двери для «законного» развала и растаскивания не только госсобственности, но и собственности самого предприятия. А именно в той мере, в какой он декларирует эмансипацию предприятия от государства, в той же мере он декларирует эмансипацию цехов и др. подразделений предприятия от предприятия. В любом цехе, согласно закону, может собраться собрание коллектива и постановить, что отныне цех переходит на «самофинансирование и хозрасчет», т.е. выходит из под прямого подчинения вышестоящему начальству.
Причем это была не только возможность, предоставляемая законом, похоже была какая-то директива сверху, обязывающая администрацию предприятий «разукрупнять» свои предприятия, т.е. превращать «подвластный» им крупный завод в несколько небольших «заводиков». Я помню, будучи работником одного из подобных предприятий, как это происходило: ни с того ни с сего стали вдруг ломать структуру завода, утрясать новые штаты и т.д. и т.п. Вместо одного директора завода возникло с полудюжины директоров со всеми последствиями по нисходящей. Причем никто не мог понять, зачем это делалось, ни один РЕАЛЬНЫЙ вопрос вся эта буря совершенно не затрагивала, но, тем не менее, старое быстро поломали, построили новое и… в результате ничего не изменилось. Все реальные проблемы как были, так и остались, правда, если раньше, по крайней мере, все понимали, кто кому должен подчиняться, то теперь исчезло и это. Впрочем, вся эта революция принесла меньше вреда, чем можно было ожидать. С одной стороны, технологический унитаризм оказался посильнее начальственной дури, а с другой стороны, с отменой выборов начальства среднее звено начальников потеряло возможность набрать вес и обрести какую-то независимость от высшего руководства и таким образом вся система подчинения сохранилась прежней. Таким образом, ничего кроме лишних «трансакционных» издержек вся эта невнятная попытка что-то реформировать не принесла.
Вообще эта мера поразительна как по своей абсурдности, так и бесцельности. Средние и мелкие начальники, интересы коих здесь так выпячиваются, не могли иметь в верхах никакого представительства, никакого голоса. Спрашивается, кому и откуда вообще пришла в голову эта идея? Не иначе как здесь свое слово сказали «передовые экономисты» - соратники «новых мыслителей» - и провели эту меру в целях разукрупнения, демонополизации промышленности и т.п. Они, наверное, думали, что если развалить промышленного монстра-монополиста, то на его месте возникнут не… развалины, а несколько небольших эффективных предприятий. Отчего они так думали – бог знает, но никаким иным образом я не могу объяснить соответствующие статьи закона.
Среди статей Закона, развязывающих руки администрации предприятий по частным вопросам, обращает на себя внимание Статья 19, регулирующая внешнеэкономическую деятельность. Эта статья открывает предприятиям экспортерам прямой выход на внешний рынок, разрешает операции с валютой, создание фирм – торговых посредников и т.д. То есть закон открывает двери для бегства капиталов – отсюда и возникшая спустя каких-то 2-3 года проблема, о масштабах и значении которой говорилось выше. На других частностях закона не останавливаюсь.
Итак, содержанием Закона о предприятии является юридический и экономический абсурд, причем двойной абсурд: с одной стороны, это собственник (государство) без собственности, с другой – собственность (предприятие) без собственника, ибо назвать эту мешанину парткомов, завкомов и прочих «комов» и «советов» собственником ни у кого в здравом уме язык не повернется. Да и сам Закон этого – даже этого! – не делает. И при этом закон называется «Закон о ГОСУДАРСТВЕННОМ предприятии»! То есть уже в названии закона указывается, определяется статус предприятия как государственной собственности, в то время как сам закон именно этот статус разрушает. Это или какое-то дьявольское лукавство, или простота, которая хуже воровства. Причем как раз в данном случае - намного хуже. Закон разрушат, ликвидирует само понятие частной собственности, соответственно реальные частнособственнические отношения выталкиваются за рамки закона. Он распахивает двери для приватизации и в то же время отказывается ее регламентировать и вообще хотя бы ЗАМЕЧАТЬ. Это значит, что закон санкционирует, дает старт стихийной, воровской приватизации. - Есть ли какой другой пример, когда бы государство на высшем законодательном уровне санкционировало откровенно разрушительные, губительные для себя процессы?
В самом деле, с уст сам собою срывается вопрос: кто все это придумал? Те, кому это было выгодно? Да, конечно, корыстные интересы элиты во всем этом явно чувствуются, но их одних недостаточно. Вспомним: время подготовки и введения Закона – это 1987-1988 годы. Тогда общество и внизу, и наверху пребывало в эйфории, под властью радужных идей, иллюзий и т.п., откровенно шкурные интересы, будь они заявлены достаточно определенно, вызвали бы всеобщее отторжение как наверху, так и внизу. Это во времена Ельцина высшие чиновники уже могли делать все, что угодно и сочинять «под себя» какие угодно указы. Во времена Горбачева такого еще не было. Несомненно, поэтому, что другой причиной было: «хотели как лучше». При этом то, что «хотели» - в этом можно не сомневаться, а вот как можно было надеяться, что от заявленных в законе мер станет «лучше» – вот это уже подлинная загадка.
Уже с 1985г. с переходом предприятий на «самофинансирование и хозрасчет» началось ухудшение финансового положения промышленности (Л.Абалкин. ВЭ №6 1989 22)… Вообще, это только малограмотные журналисты могут нам объяснять, что косыгинская реформа 1965г. – а именно в ходе ее была опробована идея с хозрасчетом – могла бы дать какие-то замечательные результаты, но была задушена брежневскими консерваторами. Если и «задушили», то и правильно сделали, это свидетельствует о том, что коммунистические вожди если тогда уже и утратили здравый смысл, то еще не утратили чутья и вовремя УЧУЯЛИ, что «хозрасчет» разрушителен для социализма. Среди же экономистов, за исключением «передовых», эта идея никогда особого энтузиазма не вызывала. Да и как бы она могла его вызвать, ибо, что такое хозрасчет в условиях тотальной госсобственности, т.е. в условиях «радикального» отсутствия рынка – это даже и понять-то затруднительно, не говоря уж о бОльшем. С началом перестройки, и переводом предприятий на хозрасчет, как только что отмечено, были СРАЗУ ЖЕ получены негативные результаты. И вот Закон о предприятии, никак не корректируя идею хозрасчета, ДОВОДИТ ЕЕ ДО КРАЙНОСТИ… Как видно, не всегда «обжегшись на воде, на молоко дуют», в данном случае ожегшись на воде… с головой бросаются в эту самую воду! – Как все это понять? Ответ на вопрос, по-моему, лежит на поверхности: красной нитью проходит через закон отсутствие всякого здравого понятия о собственности. Но именно этот самый интеллектуальный вакуум в вопросе о собственности характеризует как все коммунистическое движение в целом, так и всех его вождей, начиная с «основоположников». Поэтому и нечего удивляться, когда и в законе о госпредприятии - одном из последних творений коммунистического руководства – мы обнаруживаем то же самое – тот же вакуум.
2.
Говорят, все познается в сравнении, так вот и «познаем» закон о предприятии не только с точки зрения простого здравого смысла, что я попытался сделать выше, но и «в сравнении» с аналогичным законом, точнее декретом, со сходным же названием «О государственных промышленных предприятиях, действующих на началах коммерческого расчета (трестах)» от 10 апреля 1923г. Этот закон был одним из юридических оснований НЭПа.
В отличие от перестроечного закона названный декрет дает четкий ответ на вопрос о собственности – главный вопрос в подобного рода законодательстве.
Прежде всего: что такое трест? Декрет отвечает: «…это ГОСУДАРСТВЕННЫЕ промышленные предприятия, которым государство предоставляет самостоятельность… на началах коммерческого расчета с целью извлечения прибыли.»… ПРИБЫЛИ… То есть никакой риторики о «наиболее полном удовлетворении растущих материальных и духовных потребностей людей», «приумножении народного богатства» и т.д. и т.п. Целью деятельности предприятия, как и всякой экономической деятельности вообще является ПРИБЫЛЬ… На фоне перестроечных бредней это положение звучит как откровение, хотя и старо как мир. Как же глубоко должна была пасть пресловутая «советская наука», чтоб пытаться подменить эту простую и очевидную истину вычурной фразеологией насчет «всемерного удовлетворения…» и проч.
Далее, государство в лице ВСНХ определяет состав имущества, предназначенного тресту, составляет этому имуществу инвентарную опись и оценку и по особому акту передает это имущество правлению треста. (Статьи 9, 11)
Здесь встает другой важнейший вопрос об – органах управления трестом – и он так же решается декретом с исчерпывающей ясностью и определенностью. Никаких тебе завкомов, парткомов, собраний, советов, коллективов и т.п. ГОСУДАРСТВО в лице все того же ВСНХ назначает на один год правление треста и, частично, ревизионную комиссию. Пределы компетенции и ответственности ВСНХ, правления и ревизионной комиссии декретом строго определены. Так, например, ВСНХ, как собственник треста управляет уставным и основным капиталом треста, но не вмешивается в текущую его деятельность. Правление распоряжается оборотным капиталом и осуществляет все оперативное управление. Функции ревизионной комиссии понятны из названия, на деталях не останавливаюсь.
То есть члены правления – это наемные служащие. Размер вознаграждения за их работу определяет ВСНХ по результатам года и он, очевидно, может быть сколь угодно большим, но по своей природе это зарплата или гонорар, а не рента и не доход капиталиста. Прибыль треста перечисляется в доход казны и никакого процента с нее правление не имеет. Декрет намеренно исключает ситуацию, когда начальство само себе назначает зарплату. В общем, отношение между ВСНХ и правлением в своей основе - это опять же старое как мир отношение между собственником предприятия и его управляющим. Принцип здесь прост, на практике же возможны коллизии. Так, например управляющий может так распорядиться вверенным ему имуществом, что оно прейдет в частные руки, т.е. госсобственность окажется приватизированной. Дабы исключить подобную ситуацию декрет и ограничивает, как отмечено выше, право распоряжения правления лишь оборотным капиталом, основной капитал остается в ведении ВСНХ. На других подробностях взаимоотношений ВСНХ и правления не останавливаюсь. Нелишне, впрочем, подчеркнуть, что статья 31 декрета особо отмечает, что члены правления несут дисциплинарную, уголовную и гражданскую ответственность за свою деятельность и вверенное им имущество.
Наконец третья группа вопросов – это взаимоотношения треста с госбюджетом - с одной стороны, и с третьими лицами - с другой. Здесь все так же «коротко и ясно». Подробности опускаю, суть же проста: трест функционирует как заурядное капиталистическое предприятие; ограничения, которые, однако, неизбежно вытекают из статуса треста как государственного предприятия, декрет строго определяет и в то же время стремится свести к необходимому минимуму. В общем, в этом вопросе чувствуется стремление государства встроиться в рынок, а не подмять его под себя.
Вот собственно и все. Вообще излагать содержание названного документа несколько затруднительно, потому что это содержание прОсто, почти рутинно (в главных своих принципах, конечно; частности всегда сложны и запутанны, но их я стараюсь и не касаться), поэтому встает вопрос: а ЗАЧЕМ собственно все это излагать? Между тем, как раз на уровне простейших понятий и обнаруживается вся разница между «нэповским» декретом и перестроечным законом о предприятии, даром, что оба закона говорят об «одном и том же» - о хозрасчете.
Прежде всего, декрет строго отличает ЧАСТНУЮ собственность от ГОСУДАРСТВЕННОЙ. Спрашивается, да кто же в здравом уме способен их смешать и спутать? Вопрос был бы риторическим, если бы мы уже не убедились выше, что авторы закона о госпредприятии пытаются сделать КАК РАЗ ЭТО, т.е. стереть разницу между частной и государственной собственностью. Далее в первом случае (с декретом) законодатель понимает, что хозрасчетное предприятие не может функционировать на тех же принципах и основаниях, что любая бюджетная «контора». Прежде всего, имущество предприятия должно быть выделено из общей массы государственной собственности и посредством соответствующих процедур и передано временному управляющему (правлению) предприятия. Затем возникают проблемы взаимодействия хозрасчетного предприятия с госбюджетом, с другими государственными органами, с государством как заказчиком и т.д. – все эти проблемы законодатель видит и пытается решить тем или иным образом.
Во втором случае законодатель никаких таких проблем не видит, В УПОР НЕ ВИДИТ. Например, в статье 4 законодатель росчерком пера декларирует полную собственность предприятия на имущество предприятия. («Предприятие осуществляет права владения, пользования и распоряжения» имуществом предприятия.) Выше мы уже обсудили и оценили всю глубину этого положения (собственность без собственника), но даже если закрыть глаза на эти метафизические бездны, немедленно начинаешь спотыкаться на частностях. Так в пункте 3 этой же статьи говорится, что оборотные средства предприятия изъятию не подлежат. А основные средства, стало быть, могут быть изъяты? Стало быть «право собственности предприятия» все-таки как-то ограничивается? Кем, как в каких пределах ограничивается? – Ответа нет, но зато далее, в пункте 4 говорится, что предприятие имеет право продавать обменивать, сдавать в аренду, предоставлять бесплатно (?!) здания, сооружения, оборудование и т.д. т.е. как раз основные фонды. Стало быть, право собственности все-таки полное? Раз можно даже «предоставлять бесплатно», то какие уж тут ограничения… А если директор завода с согласия трудового коллектива (конечно!) продаст или «предоставит бесплатно» заводской цех частному лицу (которое случайно окажется родственником этого директора), то как нам квалифицировать эту сделку? «Нэповский» декрет в подобном случае недвусмысленно намекает на уголовную ответственность. Перестроечный закон ни на что не намекает. Он оставляет, правда, за нами право развести руками или махнуть рукой, но и только, никакой другой реакции ни со стороны государства, ни со стороны общественности законом не предполагается. Воровать по этому закону МОЖНО, но называть вещи своими именами (хотя бы) НЕВОЗМОЖНО, причем последнее обуславливает первое – и все это подано в виде благостной беллетристики под соусом всемерной заботы о благосостоянии трудящихся. Нет, умели писать советские юристы!
Кстати, насчет воровства, в том же п.3 имеется еще перл. Оказывается «предприятие обязано обеспечивать сохранность, рациональное использование… оборотных средств». Быть обязанным, т.е. нести какую то ответственность может только один собственник пред другим собственником. Например, арендатор - перед арендодателем, продавец перед покупателем (или наоборот), управляющий госпредприятием – перед государством как собственником предприятия. «Нэповский» декрет, например, говорит об ответственности правления треста пред ВСНХ и то, что он говорит ПОНЯТНО. А вот то, что бормочет – внятной речью это не назовешь – на сей же счет закон о предприятии НЕ ПОНЯТНО. Как предприятие может «быть обязанным», если согласно этому же закону оно является полным собственником имущества предприятия, т.е. как оно может быть обязанным самому себе? Как я могу быть обязанным самому себе за сохранность собственного кошелька? То есть обязанность-то, конечно, есть, но именно потому, что это обязанность перед самим собой, она не вмещается ни в какие кодексы и не нуждается в них. Если же законодатель упорно намекает нам, что предприятие все же несет ответственность то перед кем? Перед государством, прежде всего. При чем государство выступает здесь не только в качестве блюстителя порядка, но, прежде всего в качестве собственника. Ну так и назовите вещи своими именами, т.е. напишите в законе, что государство остается собственником предприятия! Но ничего подобного в законе НЕТ. А если бы БЫЛО, то это немедленно свело бы закон на «нет», разрушило бы разом всю его «внутреннюю гармонию». Ведь если утверждается государственная собственность на предприятие, то НЕМЕДЛЕННО встает вопрос об отношении между государством и администрацией предприятия и затем целый шлейф других более частных вопросов, ответы на которые, собственно, и определяют механизм хозрасчета. Но ничего этого опять таки НЕТ в законе, если не считать определяющим принципом положения вроде «требования потребителя – высший смысл и норма деятельности трудового коллектива» или: «управление предприятием осуществляется на основе принципа демократического централизма…» и т.п. То есть одна единственная осмысленная фраза «государство является собственником предприятия», окажись она в тексте закона, разом перечеркнула бы все остальные - от первой до последней! – фразы, коими он набит… Хорошо, тогда НЕ НАДО этой фразы, и правильно, что ее нет. Но тогда должна быть какая то другая фраза, например, «государство НЕ является собственником предприятия», ведь, в конце концов, вопрос о собственности не такая уж мелочь и ясность здесь не помешает. И вот не трудно представить, что означала бы подобная фраза, если бы она появилась в законе… Вообще то даже для того, чтоб списать в металлолом изношенное оборудование необходимо соблюдение каких то правил и инструкций; даже для того, чтоб вступить в права наследования на копеечное имущество, необходимо оформить какие-то бумаги и заплатить какие-то деньги. Закон же о предприятии, не мудрствуя лукаво, переводит ВСЕ предприятия «на хозрасчет». Поэтому если бы он ликвидировал государственную собственность на предприятие, то тем самым ВСЯ ЭКОНОМИКА, одним росчерком пера, без лишних формальностей и процедур, в одно мгновение оказалась бы РАЗГОСУДАРСТВЛЕННОЙ.
Чубайса обвиняют в том, что он провел воровскую приватизацию, теперь же мы видим, что коммунистическое правительство было на шаг от того, чтоб осуществить ФАНТАСТИЧЕСКУЮ приватизацию, в результате которой ВСЯ экономика оказалась бы не государственной и не частной, но НИЧЕЙНОЙ – состояние, доселе неслыханное и виданное. Могут заметить, что перестройщики все же не додумались до этого, так что не надо так уж обвинять их в несовершенном грехе. Не додумались – это верно, но это скорее плохо, чем хорошо. Это означает лишь, что они вообще «не думали», не пытались вложить в закон никакого экономического или хотя бы просто внятного содержания. В результате началось самое худшее, и именно ТО САМОЕ - стихийное разгосударствление экономики. Если бы в законе прямо проводилась мысль о чем то подобном, то она своей чудовищной абсурдностью не могла бы не вызвать всеобщего отторжения, закон бы просто не прошел. Но поскольку в законе не проводится никакой мысли, постольку закон декларирует лишь недееспособность государства даже на идеологическом и юридическом уровне. «Декларирует», впрочем, не то слово; когда душевно больной человек пускает слюни, то этим он ничего не декларирует, т.е. не пытается никому ничего сообщить. Однако окружающие, наблюдая это его состояние, безошибочно делают вывод о его слабоумии. Закон о предприятии и есть этакое пускание государственных слюней на законодательном уровне. Это - диагноз, констатация кончины социалистического государства со всеми последствиями для социалистической экономики.
Итак, если прежде, т.е. до 1988г. бесхозяйственность и разбазаривание госсобственности являлись пороками или если угодно, отдельными недостатками социализма, то после вступления в силу закона о предприятии они стали нормой хозяйственной жизни. Недостаточно охарактеризовать этот закон «непродуманным», «противоречивым», «сырым» и прочими подобными эпитетами к коим прибегают иногда законодатели в приступах критики плодов собственного творчества. Закон сеет беззаконие, он преступен по своей сущности – такова суть дела.
Гайдар в одном из интервью выразился в том смысле, что наибольшим злом для социалистической экономики был закон о предприятии. Слова эти делают ему честь и неожиданны из его – записного либерала – уст. Названный закон в любом нормальном человеке должен был вызвать то же отношение к себе, какое вызывают тухлая колбаса, отравленная водка или фальшивая банкнота. И вот здесь вопрос, наверное, самый сложный во всей этой истории: почему же этого не произошло? Почему закон прошел все стадии законотворческой деятельности и, в конце концов, были принят? Почему не раздалось ни одного голоса протеста? Где были доктора, профессора политэкономии, ученая общественность? Где были бесчисленные бюрократы, управленцы, капитаны индустрии, которые в отличие от яковлевых и горбачевых должны же были что то понимать в экономике? Где было здравомыслие народа, в конце концов?
Вот и верь после этого в теорию заговора, кстати сказать. Ведь трудно отделаться от мысли, что закон о предприятии - это тонкая и тщательно спланированная диверсия, но разве диверсии так планируют и претворяют в жизнь? Я впрочем, не специалист, но разве диверсанты или заговорщики обсуждают свои планы во всеуслышанье, печатают их в газетах, проводят через законодательные органы власти с соблюдением всех правил и процедур? Или надо записать в заговорщики все высшие органы тогдашней государственной власти? Пусть так, но вопрос все равно остается. Пусть заговорщики одурачили или подкупили депутатов, чиновников и проч. политическую элиту, пусть диверсия удалась, но страна то почему промолчала? На другой день после того, как закон появился в печати, почему никто не сказал ни слова против? Пусть это слово осталось бы без последствий, но оно было бы здоровой реакцией, оно свидетельствовало бы, что общество ЕЩЕ ЖИВО. Или мы все общество должны записать в заговорщики?
Как ни удивительно, но некоторые хотя и не говорят прямо, но предлагают именно эту точку зрения. Например, В.Лисичкин и Л.Шелепин в книге «Третья мировая информационно психологическая война». По их мнению, во всем виновата «пятая колонна», существовавшая чуть ли не с 30 годов. «Пятая колонна» - это «идеологи», кэгэбешники и др., в общем, едва ли не вся верхушка КПСС, кроме Сталина, Жданова плюс еще нескольких репрессированных деятелей. О диссидентах, торговой мафии, зажравшихся начальниках и говорить не приходится – эти уж, само собой, враги социализма. Спрашивается, а где же были вожди, остальная партия, «миллионы честных коммунистов»? Они были в роли марионеток. А народ очевидно – послушным стадом, ибо никакой иной роли ему в этой схеме и придумать невозможно. Одним словом, заговорщики и враги были, их было много, они были всюду, включая и самый высший уровень, включая руководство КГБ, но с ними (с врагами) никто не боролся, о их существовании никто как будто не догадывался, наоборот, как-то уж слишком слаженно все общество пело под дудку «идеологов» - главных злоумышленников. То есть это был такой странный заговор, в котором трудно отличить заговорщиков – от жертв заговора, а уж о противодействии этому заговору и вовсе речи не было. Но тогда кто же и против кого составлял заговор? – Нет, это более похоже на нелепость, а не на заговор. Любителям теории заговора видимо еще много предстоит потрудиться, чтоб выдать на гора теорию хотя бы мало-мальски правдоподобную
Кроме того, никаким врагам советской власти в Америке или Европе – ведь тылы и вдохновители заговорщиков находились, несомненно, там - не сочинить было ТАКОГО закона (о предприятии) – настолько он ОРГАНИЧЕН советской идеологии, партийной литературе, вообще всей советской жизни. Возьмите и сегодня любой учебник по политэкономии социализма, материалы любого партийного съезда, выступление любого партийного вождя на том съезде – везде вы найдете ту же фразеологию, тот же специфический язык, на котором НЕВОЗМОЖНО выразить мысль, тот же страх пред всякой определенной мыслью, то же увиливание от мышления. Внешний враг не смог бы подражать этому стилю, непременно брякнул бы где ни будь, что дважды два – четыре и именно этим себя бы выдал. Нет, это наш продукт, несомненно, отечественного производства, потому то он и не явился громом среди ясного неба, никого не насторожил, не заставил вздрогнуть – потому что был простым продолжением всей партийно-советской схоластики, которой советский человек уже был сыт по горло и утратил способность адекватно воспринимать все, что исходило из этой сферы.
